Воскрешение Лазаря

Это был такой дар, что Катя, прежде чем поверила своим глазам, ликуя, несколько раз перечитала протокол и лишь затем расписалась. Что она подписывает собственный смертный приговор, ей и в голову не пришло. В камере она, конечно, поняла, что получит "вышку", но огорчилась мало, на себе она давно поставила крест, боялась одного - потянуть за собой других. Теперь она была по-сумасшедшему рада.

А дальше Особое Совещание за измену Родине в форме пособничества шпионажу дало ей всего восемь лет, и она вернулась в камеру Крестов, правда, в новую, и стала ждать этапа. Это тоже было неслыханное везение, второе подряд, но полоса его и не думала кончаться. В камере на третий день после приговора Катя при побудке обнаружила, что у нее отнялись ноги, три недели она провалялась в тюремной больнице, а потом, когда немного пришла в себя, снова начала ходить, была актирована и, вместо Колымы, отправлена в инвалидный лагерь Кострищево на Алтай.

Больницей в Кострищево заведовал бывший прихожанин и старый знакомый Феогноста Борис Семенович Огнев. Он окончательно поставил ее на ноги, а позже сумел пристроить к конторе стирать белье для начальника лагеря и опера. Оба жили с семьями в километре от зоны, в поселке вольнонаемных, и Катя ходила к ним не только за бельем, но и прибраться, так что вдобавок ее через месяц расконвоировали.

После тюрьмы и следствия Кострищево было настоящим раем, и скоро она почувствовала, что приходит в себя. Катя говорила тетке, что жизнь в лагере была спокойной; на ее старательность, аккуратность не жаловались, и на доставшееся Кате место никто не посягал. Она стирала на речке белье, гладила его, убиралась в доме, и ничего не мешало ей думать о тех людях, о которых она хотела, например, о Костике и Феогносте, вспоминать их и о них молиться.

Кстати, иногда по церковным каналам до нее доходили отрывочные сведения о Феогносте. Сначала он был в лагере под Семипалатинском (она тогда еще жила в Ленинграде), и там ему пришлось очень худо. В первый же день блатные его избили, отняли одежду, но на этом беды не кончились. В декабре, голодный, почти раздетый, Феогност отказался идти на работу и один, а затем второй раз попал в карцер. Третьего срока в карцере он бы не выдержал, к счастью, с немалым трудом, через гулаговского медицинского начальника его удалось перевести в томскую тюремную психиатрическую больницу. В Томске, особенно если равнять с лагерем, ему было неплохо. Если на воле он мучился, страдал, что вот, прошел день, а он для Христа ничего не сделал, то в тюрьме, даже без юродства, все было близко к правильному. Здесь он принимал мучения во имя Христа, и, значит, своими слабыми силами, как мог, ему служил. В Томске он много работал, писал, и Катя, прожив с ним бок о бок столько лет, даже на расстоянии, даже его не видя, чувствовала, что сейчас ему лучше, чем было в последние месяцы перед арестом. И она была за него рада, и когда молилась, не забывала поблагодарить Господа и за то, что Феогност жив, и за то, что ему вышло облегчение.

Еще больше она волновалась за Костика. Но и тут вроде бы было неплохо. Квартиру пока, к счастью, не конфисковали, и свояченица, переселившись в Ленинград, честно ухаживала за ребенком. Кате она регулярно писала длинные, подробные письма. Имея возможность выходить за пределы лагеря, Катя быстро сошлась с одной очень хорошей женщиной, вдовой умершего несколько лет назад местного священника, и свояченица писала на ее имя. И Катя тоже чуть не каждый день писала в Ленинград. Она знала, как Костик ест и как спит, какими болезнями болеет, иногда у нее было ощущение, что он настолько близко, что она протянет руку и до него дотронется.

Так продолжалось почти полтора года, а дальше свояченица, сначала робко, а потом все с большим напором стала жаловаться на здоровье, на то, что с Костиком ей тяжело. Сколько сил он от нее требует, а у нее их мало и с каждым днем меньше и меньше.

Долго Катя думала, что она просто устала ходить за чужим ребенком и хочет эту ношу со своих плеч сбросить. Чего-то подобного она ждала давно, однако не особенно опасалась, знала, что свояченица - человек нерешительный: стоит надавить, она, пусть и без охоты, тянуть лямку будет. Но месяцем позже свояченица написала про врачей, которые говорят, что, по-видимому, ей опять придется лечь в больницу, и Катя вдруг поняла, что дело плохо. Несколько лет назад у свояченицы вырезали рак груди, казалось, операция прошла хорошо, во всяком случае, врачи тогда сказали, что она здорова, опухоль удалена и больше опасности нет. И вот теперь, судя по всему, рецидив.