Воскрешение Лазаря

Она уже давно понимала, что с военным и его женой что-то не так и, видя, что следователь делается все грубее, все чаще и чаще поминает сидящего в тюрьме Феогноста, что она с ним одна шайка-лейка, она написала в Нижний свояченице, чтобы та искала замену, а до тех пор сама ехала в Ленинград. Может статься, ей, Кате, придется оставить ребенка и надолго уехать. Свояченица ответила письмом, полным упреков и напоминаний, что Катя клялась всеми святыми, что ребенка не бросит. Через день Катя узнала, что впервые после отъезда хозяев ей на сберкнижку не перевели их жалования. Тут же с ближайшей почты она отбила в Нижний новую телеграмму, что если свояченица немедленно не приедет, она сдаст ребенка в детприемник.

Телеграмма сработала, и два дня спустя свояченица, разъяренная, страшная, Катя ее такой и не видела, прибыла в Ленинград. Орать она начала с порога и кричала не хуже следователя. Наверное, час, покуда она не выдохлась, объясниться с ней Катя и не пыталась, печально сидела, слушала. Когда Катя сказала, что случилось, свояченица не поняла, настолько она привыкла, что родня - люди, у которых всегда все в порядке. Наконец до нее дошло, как обстоят дела, и она заплакала. Катя хотела, чтобы она увезла мальчика в Нижний, но свояченица еще на что-то надеялась, главное же, боялась потерять ленинградскую квартиру. Перспектива расстаться с ней пугала ее до истерики. В итоге они целый месяц прожили тогда в Ленинграде втроем.

Катю, как и раньше, таскали на допросы, говорили грубо, и обвинения, что ей предъявлялись, с каждым днем звучали конкретнее. Благодаря Феогносту Катя понимала, что добром эта история кончится вряд ли - после очередного допроса ее просто поместят в одну из крестовских камер. Она давно подобного ждала, даже удивлялась, что с арестом медлят. Но, наверное, в деле были неясности, могло быть, например, что родители Костика куда-то исчезли и пока не понятно, что с ними: погибли, арестованы, но остались верны присяге - или перешли на сторону врага. Неопределенность длилась довольно долго, и до той поры чекисты выжидали, лишь страхуясь, готовили материалы.

Вопросы менялись мало. Почему все-таки родители Костика - советские люди, выбрали в качестве няньки ее, женщину, насквозь религиозную, ближайшую сотрудницу врага народа, бывшего нижегородского викария Феогноста? Знали ли они о Феогносте? Да, знали. Тогда почему? Катя: потому что она очень обязательная, надежная и чистоплотная женщина. Плюс у нее медицинское образование. Еще один плюс: она знает три иностранных языка и может Костика им обучить. Следователь: крестила ли она ребенка, а если крестила, то с санкции родителей или без нее? Она: нет. О крещении они ни разу не разговаривали и, конечно, она, хоть и верующая, без разрешения родителей никогда подобного бы делать не стала. Давала ли она родителям адреса и телефоны своих родственников, которые после революции эмигрировали за границу и по сведениям, которыми располагает следствие, сейчас проживают во Франции, Англии и Америке. Она: нет, не давала, потому что эти адреса и ей самой неизвестны. Никаких близких родственников у нее за пределами СССР нет и никогда не было. Если есть, то очень дальние, с которыми и до революции она отношений не поддерживала. Она даже не знает, где они живут.

"Ровно три месяца, до 21 ноября, когда меня арестовали, - рассказывала Катя тетке, - мы пережевывали одно и то же и оба ждали, когда ситуация определится. Раньше я начала привыкать к ежедневным походам к следователю, удивлялась, что многие дают совершенно дикие показания и на себя и на других. Умом я, конечно, понимала, что меня допрашивают - мягче не бывает, и все равно не могла представить, как это - человека ломают. И вот получилось, что меня арестовали точно в тот день, когда я, идя на очередной допрос, - квартира была меньше чем в километре от Крестов, и я ходила пешком, - окончательно уверилась, что не так страшен черт. Естественно, что к дальнейшему, - говорила Катя, - готова я оказалась мало и сейчас слабо понимаю, как выдержала два месяца непрерывных допросов, во время которых мне по три дня и больше не давали спать, допрашивали конвейером, днем и ночью. В последнюю неделю и садиться не разрешали, заставляли стоять, пока не упаду, а только упаду, били и снова заставляли встать.