Воскрешение Лазаря

Катя знала, что нижегородского сумасшествия Судобовы Феогносту не простили, история лишь замазана... Из-за этого то, что им становится известно о Феогносте, нередко перетолковывается в дурную сторону, начинает считаться фальшью, обманом, так что в плохое они поверят легко и сразу. Судобов давно был убежден, что, уйдя в свое сумасшествие, Феогност струсил, испугался неизбежного расстрела и неизбежного же мученичества. Сам Судобов не раз говорил, что лучшие люди церкви гибнут один за другим, и, наверное, церкви надо хотя бы немного поберечься, затаиться, что ли, а то выживут лишь те, которые не Христу служат, а большевистской власти. Церковь с ними, может, и вправду уцелеет, но это будет другая церковь, не христианская. То есть на словах он сделанное Феогностом как будто одобрял, понимал его нежелание лгать с амвона, звать верующих к тому, к чему никакой иерарх звать их не должен. И платить за это Феогност тоже не отказывался, и все же Катя видела, что Судобов разочарован, что тот, кто возвратил его к Богу, не настоящий мученик, не человек, для которого смерть за веру истинное благо. У нынешнего Феогноста как бы не было прав убеждать его порвать с чернокнижием и пойти ко Христу. Так что и Судобов искал повода для разрыва, но хотел в нем, в этом разрыве, быть правым, чтобы не он предал, а его; и не святого он выгнал из своего дома, а заурядного грешника.

Позже Катя узнала, что, пытаясь застраховаться от любых обвинений, Судобов тогда написал письмо ее сестре, Нате, где подробнейшим образом изложил причины и поводы своего разрыва с Феогностом.

С июня жена почти беспрерывно внушала Судобову, что больше они не могут рисковать своей жизнью и прятать Феогноста с Катей. Да Феогност и не стоит того. Она объясняла мужу, что Катя в гимназические годы была в Феогноста влюблена, и они не просто так уходят на целые сутки в лес, она его любовница, и это продолжается давно, может быть, даже еще с нижегородских времен. Вообще Феогност никакой не праведник, а обычный слабый и не очень честный человек, выбравший себе церковную карьеру, теперь же, когда священников стали расстреливать пачками, он сдрейфил и решил притвориться сумасшедшим.

Подобный разговор Катя случайно услышала утром, когда Судобовы думали, что Феогност и она еще с ночи ушли в лес и в доме никого нет, - но так и не поняла, первый ли он и удалось ли судобовской жене убедить мужа. Да это было и неважно, она видела главное - пришло ей время сослужить Феогносту вторую службу, а то, что говорила судобовская жена - подсказка, что и как она, Катя, должна делать. Уже со следующего дня Катя на глазах у Судобовых, словно бы невзначай стала прижиматься к отцу Феогносту, а когда они вчетвером сели ужинать, кокетничала с ним так, словно она и вправду отнюдь не только его келейница. Она говорила тетке, что сам Феогност, конечно, ничего не замечал, от подобных вещей он был чересчур далек, но Катю это волновало мало, спектакль предназначался для других зрителей. У них - это стало ясно меньше чем через неделю - он явно имел успех. Очевидно, Судобову пяти дней, чтобы избавиться от последних иллюзий, вполне хватило, и он понял, что жена права: из-за этого человека провоцировать ГПУ и рисковать своей свободой - редкая глупость. И вот 9 августа, как раз в день покровителя Феогноста святого Пантелеимона Судобов за завтраком совершенно спокойно и безо всяких предисловий сказал, что больше ни содержать, ни давать им убежище они по разным обстоятельствам не в состоянии. Он понимает, как Феогносту с Катей в их нынешнем положении будет нелегко устроиться в другом месте, но они должны его понять и простить. В течение трех лет он делал для них все, что мог, и сейчас его средства на исходе. Да и с безопасностью в Перми большие проблемы. В общем, он просит их в течение двух дней собраться и уехать, по возможности не держа на него зла. Денег с собой на первое время он им даст.

Деньги Катя взяла у Судобова безо всяких колебаний, и два дня спустя, как и было договорено, они в самом деле сели на пароход, идущий из Перми в Сызрань. Судобовы их не провожали, отвезли к пристани, наскоро попрощались и уехали. Из Сызрани Кате еще два месяца назад написала ее троюродная сестра, жившая в этом городе и работавшая невропатологом в местной больнице. О некоторых обстоятельствах их жизни у Судобовых она знала от самой Кати, и письмо было вполне конкретное. Она писала, что город тих, уютен и во всех смыслах очень симпатичен, в частности, славится дешевизной съестного, что в нынешние времена немаловажно. В городе есть два хороших священника, которые много о Феогносте слышали и отзываются о нем с великим уважением. Приятные люди есть и среди мирян, в основном из учительства, так что стоит Феогносту захотеть, и в Сызрани он будет окружен преданными людьми, но если он пожелает сохранить уединение, это тоже будет понято правильно.