Воскрешение Лазаря

Купленный Судобовым дом стоял очень красиво, на высоком холме, прямо над Камой, с другой стороны тут же за околицей начинался густой бор. В этом доме они прожили больше полугода, наверное остались бы там и дальше, если бы Катя специально не устроила все так, что Судобовы их фактически выставили. Поселились они наверху, там под самым коньком были две маленькие комнатки, как раз для Феогноста и для нее. В хорошие дни он вообще вниз не спускался, молился, смотрел из окна на Каму или просто размышлял. Такой же чердак был и в их тамбовском имении, и он всегда туда уходил, когда ему что-нибудь надо было обдумать. Может быть, из-за этого он иногда и впрямь делался тих, спокоен, Кате даже казалось, что счастлив.

Но с бесами все продолжалось. Конечно, Феогност понимал, что делает плохо, говорила тетка, но упорствовал и по ночам, как и прежде, объяснял Господу, что людям самим со злом никогда не справиться, зло сильнее; если не собрать бесов в одном месте и не довести их до полного изнеможения, надежды нет. Они и вправду на двоих с Судобовым по-прежнему собирали целые ватаги - шумные, шкодливые, но на вид довольно безобидные; Катя их, то есть бесов, временами жалела, пыталась она убедить себя и в том, что, в сущности, ничего страшного в этом глумлении нет: Феогност сидит в четырех стенах и шага за порог не может сделать, получается, хуже, чем в тюрьме - там с ним в камере еще кто-то был бы и на прогулки выводили бы. Так что не беда, что он возится с бесами, как ребенок с игрушкой, а то и вправду от одиночества повеситься можно. Но уговорить себя ей было нелегко, потому что она видела, что с каждой новой игрой Феогност становится жестче и безжалостнее. Вообще она понимала, что дела их плохи и дальше будут лишь хуже.

Феогност был в настоящем капкане, и Катя не сомневалась, что если ему сейчас не помочь, он и сам не выберется, и ее за собой утянет. В принципе, рассказывала Катя тетке, первое, чего она должна была добиться, это увезти Феогноста из Перми куда угодно, только подальше от Судобова. Она не понимала, почему Судобов оказался так опасен для сильного, умного Феогноста, но похоже, что, несмотря на твердое желание вернуться в Христову веру, он стал в этой вере как бы Троянским конем. То есть, по слову Судобова, зло отдавалось Феогносту в полную власть: "На, бери меня, владей мной", - и Феогност на это клевал, ловился, не замечая, что скоро сам делался его частью.

Весной им немного полегчало. Обычно, как только село засыпало, он и Катя выбирались из дома и шли в лес, бесконечную чащобу, тянущуюся отсюда чуть не до самого Урала. Там, в лесу, они дни напролет гуляли, иногда собирали грибы, ягоды и возвращались обратно лишь следующей ночью. Они не сразу пришли к этому расписанию, но придя, уже от него не отступали. Вдвоем на воле они как будто забывали о судобовском доме, и молился в лесу Феогност совсем по-другому. Тут он казался ей настоящим отшельником, древним монахом, покинувшим суетный мир и теперь подбирающим себе место для скита.

Их ночная конспирация долго работала неплохо, но как они ни старались не попадаться никому на глаза, в середине июля в округе возник слух, что по окрестным лесам бродят какие-то незнакомые и явно не местные люди - по виду из дворян. Судобов, к которому уже и так начали приглядываться местные комсомольцы: кто он, откуда, почему не работает и на что живет, - испугался, снова стал требовать от Кати, чтобы они никуда, пока разговоры не улягутся, из дома не выходили. Положение для всех сделалось невыносимым, но как развязаться с Судобовыми, Катя придумать не могла, и, наверное, это еще тянулось бы не один месяц, если бы не судобовская жена. Идея была ее, Катя лишь сделала так, чтобы разрыв был полным и окончательным, более того, чтобы и все исходившее от Судобова было скомпрометировано для Феогноста раз и навсегда.