Воскрешение Лазаря

"Конечно, трудно примириться, - продолжал тогда Халюпин, - что надо уходить, что все, что ты понял, - для одного тебя, что даже люди, ближе которых никого нет, люди, с которыми ты прожил целую жизнь, которых любил, которые рожали тебе детей, ничего не хотят с тобой разделить. Что они затыкают уши, только бы не слышать о том, что тебе представляется самым чистым и прекрасным, что ты мечтаешь всем и без остатка отдать, зная, что твой дар, сколько ни раздавай - не оскудеет, зная, что это те хлебы, которые, сколько ни отламывай от них - не кончаются, - а они заталкивают в тебя обратно и не хотят ничего понимать.

Здесь корень практического осуществления идеи. Почему они отказываются от того, что так прекрасно, почему не хотят принимать, почему не меняют зло на добро, не дети ли они неразумные и не твой ли долг - долг учителя - взять их за руку и вывести на правильную дорогу?

Нет ничего опаснее учительства, - вел он дальше, увлекаясь и уже не замечая, что его слова больше походят на обвинение, чем на панегирик, - отец не отвечает за сына, сын за отца, но учитель отвечает за учеников. Откажись от учительства; неправда, что если ты знаешь нечто хорошее и не научил, не передал - это грех. Если ты учитель, тебе нужна власть. Власть усиливает действенность уроков, и ты должен хотеть, чтобы ее было много, ты должен любить и хотеть ею пользоваться.

Страшное дело - отказ от прошлого, на всей или почти всей жизни ставится крест, то, что было в ней, объявляется ложью, злом и отсекается, жизнь человека рвется по живому, и выйти из этого здоровым невозможно. Восторг обретенной правды хоть и может подавить, дать забыть прошлое, но ведь сзади пустота, провал. И еще: в рождении не из материнской утробы, а из идеи - все искусственное, и мир, который создают в себе и вокруг себя люди, переписавшие свою жизнь, сумевшие в середине пути подвести итог и вынести приговор, - такой же искусственный. Новый мир отлично приспособлен к переделкам, его просто конструировать, он мобилен, но те, кому трудно отказаться от прошлого, в него никак не вписываются: он быстр и они не успевают за ним".

Другой разговор. Толстой, говорил Халюпин, был очень хороший человек: он боролся против смертной казни, мечтал о нравственном самосовершенствовании, мечтал о том, чтобы здесь, на земле, было, как хотел Христос. Ради этого он готов был отказаться от своего и не только от своего прошлого, и тем, кто был с ним рядом, кто любил его, он поломал жизнь.

Я и сам, Аня, знаю, что многие годы семья Толстого жила очень тяжело, что начиная с 80-х годов он и Берс расходились дальше и дальше, и вместе с женой от него уходили дети, кроме разве одной дочери, а место их занимали ученики. Я знаю, что он долго искал примирения с семьей, когда же увидел, что оно невозможно, понял, что все, что он делает и говорит, лишь продолжает их разводить, бежал из Ясной Поляны. Через десять дней он умер в доме начальника железнодорожной станции Астапово, который подобрал его на перроне.

"В его бегстве из старой жизни, - говорил Халюпин, - в полном разрыве с ней и скорой гибели трудно не увидеть прообраз происшедшего с Россией спустя семь лет. Еще рельефнее другое сходство: Россия предреволюционных лет во всех отношениях была страной учеников, а не детей. Когда-то Господь перед тем, как вывести евреев из Египта, сделал так, что женщины рожали по шесть-семь детей зараз, но это были дети, обычные дети. "Размножение учениками", - конечно, не природный, но поразительно быстрый способ размножения людей. Изобретен он не Богом, а человеком, и с настоящим, природным находится в не знающей компромиссов вражде, в вечной, ни с чем не сравнимой ревности. Те же иудеи и христиане.

Быстрота размножения учениками манила революционеров. Она одна давала надежду сразу буквально в мгновение ока утвердить мир, в котором все-все будет по-другому. Однако Толстой предвидел, что из его учеников может произрасти зло. Своей жене Софье Берс он говорил, что ученики - те же дети, только воспитанные без материнского тепла, ущербные. Много лет он буквально молил ее, чтобы она обращалась с ними, будто они их общие, вернее, еще нежнее, еще внимательнее, как обращаются с больными или сиротами".

Кстати, по словам Коли, Халюпин утверждал, что Чертковым и его свитой Толстой был фактически похищен из Ясной Поляны. Он говорил, что это похищение растянулось почти на тридцать лет и лишь в последние годы, неправдоподобно ускорившись, убило Толстого. Обычно, говорил он Коле, ученики похищают учителя после его смерти - Толстого же похитили живым. Он умер из-за учеников, но бежал он к ним, и правыми в итоге оказались тоже они. Подобно многим учителям Толстой - жертва учеников, но породил их он сам.