Восемь оборотов (СИ)

На счастье, они оба оказались практически невредимы, но следующая атака зверя могла поставить точку в их недолгой исследовательской миссии. Оказавшись под не слишком надежным прикрытием чахлого деревца и дыша, как загнанное животное, Альбин судорожно дернул переключатель мощности на максимум и снова выстрелил, затем еще и еще — почти без пауз. Хищник замер в нескольких шагах, но смертельно раненным точно не выглядел — даже крови на бурой шерсти, казалось, не было. Альбин, слегка озадаченный, быстро осмотрел оружие, уже сомневаясь в его исправности, и в этот самый момент зверь прыгнул снова. Кассианин вскинул голову, но успел сделать лишь бессмысленную попытку пригнуться, а потом наступила темнота.

***

Бесконечное поле было усыпано синими, как вечернее небо, бусинами цветов. Альбин не знал их названия, но хорошо помнил их запах — яркий, сильный, головокружительно сладкий. Этот запах мгновениями туманил сознание, и казалось, что край неба сливается с полем, подернутым синеватой рябью, а горизонт размывается, словно ненужная линия, проведенная по ошибке и, наконец, залитая настоящими, сочными красками. Альбин лежал в траве, глядя куда-то вверх и широко раскинув руки, словно пытаясь обнять ветер: он как будто находился внутри полого шара, одна половина которого была усеяна зеленым и синим, а другая — синим и оранжевым, почти золотым. Как на виртуальной карусели из детства, которая дарила ощущение сказки. А еще ощущение полета. Сколько он себя помнил, он всегда хотел летать.

Но сейчас он думал не только об этом. Не только об изящных истребителях, стоящих в доках космодрома, а еще о хмуром черноглазом парне, который на одном из них умудрился совершить невозможное — пройти на дельта-двигателе сквозь игольное ушко Колец Кассии. Между двумя поясами астероидов, находящимися так близко, что зазор считался непроходимым. Во всяком случае, до того дня, когда один смельчак доказал обратное.

Альбин запомнил имя парня, дважды названное в коротком выпуске новостей — Гай Тан. Тогда он не мог знать, что через два дня увидит его снова — на вечеринке студентов летной академии, на которую он сам попадет случайно. Наверное, он впервые выпил столько бренди за один вечер, а потом… Потом он как в тумане смотрел в лицо Гая, с которым почему-то оказался в самом безлюдном уголке кампуса. Вокруг шелестели высокие сребролистые сендаолики, казавшиеся призрачными в тусклом свете фонарей, в разговор врывались обрывки музыки, доносившиеся из окон общежития. Гай о чем-то рассказывал, Альбин — заворожено слушал, и это длилось целую вечность. О чем они тогда говорили? Альбин не мог бы теперь сказать. Часть событий того вечера потерялась, рассыпалась по неведомым закоулкам памяти, но забыть то смутное, неосознанное желание, которое просыпалось в нем рядом с Гаем, Альбин так и не смог.

Ему было восемнадцать, Гаю — двадцать девять; после той вечеринки они виделись еще несколько раз, а потом Гая отправили в трехлетнюю исследовательскую миссию, и Альбин больше его не видел. Но сейчас, лежа в бескрайнем поле, подернутом синеватой рябью, — так же, как много раз прежде — он почти видел лицо Гая, таким, каким оно было в их первую встречу, и слышал его слова: «Поступай в летную академию. Есть вещи, которые никогда тебя не отпустят».

А потом его голос почему-то стал меняться. Он стал ниже, в нем появились холодные металлические нотки и непривычный акцент. А потом…

— Посмотри на меня. Сколько пальцев я показываю?

Альбин попытался вдохнуть, закашлялся и хрипло пробормотал:

— Что?

— Сколько пальцев? — четко и настойчиво повторил голос.

С трудом разлепив глаза и попытавшись сфокусировать взгляд, Альбин увидел широкие хищные брови с крупными шипами, глубоко посаженные темные глаза и, прямо у себя перед носом, — смуглую руку с двумя оттопыренными пальцами.

— Два, — мрачно прохрипел он после паузы, отталкивая чужую ладонь. На смуглых запястьях звякнули наручники, и сознание окончательно вернулось в реальность.

— Где эта лохматая туша? — с трудом повернув голову, Альбин попытался осмотреться.

— Как ни странно, ретировалась.

— В смысле?

— Я ударил зверя наручниками и попробовал применить болевой прием. Не могу сказать, как у местных расположены нервные стволы, но, то ли прием подействовал, то ли на зверя повлияло что-то еще, но он счел за лучшее уйти.

Окинув неруанца беглым взглядом, Альбин только теперь заметил, что форма на его груди порвана, и ткань местами испачкана синим.

— Ты хочешь сказать… что справился с ним голыми руками?

— Не совсем. Но мое противодействие почему-то его напугало.

— Больше, чем излучатель?

— Как ни странно.

Альбин тихо выругался. Первый шок прошел, и он, наконец, почувствовал боль — справа, в районе нижних ребер. Потянувшись туда рукой, он нащупал пропитавшийся кровью лоскут плотной ткани и чуть слышно охнул.

— Рога мне в рот…

Переждав приступ боли, он осторожно перевел дыхание, снова медленно ощупал бок и, переведя взгляд на Терраса, спросил:

— Это ты меня перевязал? Ладно… идиотский вопрос.

Террас пожал плечами: