– Так и знал, – проворчал доктор Фелл, – этого я и боялся. Я отказываюсь обсуждать русских. В ходе долгих раздумий я пришел к выводу о том, что единственным адекватным ответом тому, кто начинает восхвалять русских, является апперкот прямо в челюсть. Кроме того, по моему мнению, совершенно невозможно от души сопереживать мукам и несчастьям персонажа, чья фамилия заканчивается на «-ский» или «-вич». Может, это узколобость. А может, и свербящее чувство, что они и не люди вовсе, которое я испытываю от прочитанного. О боже! – мечтательно воскликнул доктор Фелл. – Вот бы кто-нибудь сочинил какой-нибудь ужасный каламбур! Какой-нибудь Стакановский говорит Вискевичу: «Кто эта дама, с которой я видел вас прошлым вечером?» Попробуйте представить себе: беседа там, в раю, между Марком Твеном или Анатолем Франсом с каким-нибудь особенно популярным русским писателем, и вы примерно поймете, что я имею в виду.
Дж. Р. фыркнул:
– Вы понятия не имеете, о чем говорите. А кроме того, ближе к делу. Это последняя глава, и пора бы с ней заканчивать.
Доктор Фелл призадумался.
– Главная странность убийства Деппинга, – пробормотал он, сделав глоток виски, – состоит в том, что оно раскрывается само собой, стоит только потрудиться выяснить, что означает каждый факт. У меня было стойкое подозрение насчет личности убийцы задолго до того, как я встретился с ним. Первейшим фактом, который говорил сам за себя, было то, что убийца был НЕ из числа обитателей Гранжа и его окрестностей. И убийца был не просто чужаком, а чужаком, который знал Деппинга в его прошлой и тогда еще никому не известной жизни.
– То есть?
– Начать хоть с неудачной попытки убийства Спинелли, в какой-то момент мы в своих размышлениях пришли к тому, что это был Деппинг, который вышел из дома в гриме и вернулся через парадную дверь. Проблема состояла вот в чем: был ли Деппинг заодно с тем, кого он оставил сидеть в кабинете ради алиби? Или же он действовал один, а этот некто, неожиданно объявившийся в кабинете с намерением совершить убийство, помог ему провернуть дельце лишь потому, что увидел для себя возможность заполучить алиби? В любом случае можно ли было догадаться, кто этот человек?
Далее. Множество фактов свидетельствуют против того, что у Деппинга был сообщник: начать хотя бы с вопроса, для чего ему вообще понадобился сообщник? Знаете, выходит довольно слабое алиби, если просто посадить кого-то в комнату, кого-то, кто не может ни выйти, ни действовать за вас, ни доказать, что вы там. Если бы Деппинг действительно желал уверить всех, что он находился в кабинете, то он заставил бы сообщника сделать что-нибудь такое, что говорило бы о его присутствии… пусть бы на машинке печатал, например. Или расхаживал бы по комнате, производя сколько-нибудь заметный шум. Но ничего подобного не было. Да и что это за алиби такое, которое отдает вас во власть вашего же сообщника? Зачем делиться секретом, который вовсе не обязательно было выдавать?
Что подводит нас к следующему, весьма серьезному возражению. Деппинг разыгрывал настоящее представление перед местным сообществом. Последнее, что могло бы прийти ему в голову, – это выдать себя, рассказать, кем он являлся…
– Погодите-ка, – перебил его Дж. Р., – я ведь сам тогда высказал это возражение. Он не мог никому рассказать, кто он или что он намеревался убить Спинелли; он ни с кем не был настолько близок, чтобы доверить такой секрет. Но кое-кто, – поверх своих очков он глянул на Моргана, – выдумал жалостную песню про «невинную жертву», которую Деппинг обманом убедил посидеть в кабинете ради розыгрыша, после чего сообщник не мог бы открыть правду, сам не попав в историю.
Доктор Фелл проследил за его едким взглядом в сторону Моргана и усмехнулся.
– Подумайте сами, – ответил он, – и поищите человека, из уст которого подобное объяснение будет звучать менее правдоподобно, чем из уст
Но к карте мы вернемся позже. Пока мы сошлись на том, что у Деппинга не было сообщника, потому что, во-первых, он ему был не нужен, а во-вторых, потому, что он не посмел бы себя выдать, и тому есть еще одно доказательство. Ваше свидетельство, Дж. Р…
– Не очень-то приятно было об этом рассказывать, – фыркнул тот, – хотя оно и могло навести вас на кое-какие мысли.