Ворожея

- Не зверем, - поправлял их на ходу воин, - звероликим. Да только и это в прошлом. Ушло проклятье, ослабленное ворожеей, в Соляную Землю. Сгинуло, обменяв силу свою на память. Не вернется...

И беленицы отступали. Таились меж деревьями густыми, чтоб дождаться часу, когда и литавры смолкнут. В этом мире все смертно, им ли не знать? Стоит лишь дождаться часу своего...

Только степняк больше не слушал голосов девичьих. Шел вперед, ища глазами брата. А того все не находилось. Уж и атаку на Каменный Город возобновили. И степняки с островитянами, собравшись с духом, разом взобрались по тонким лестницам на стены высокие. Стало быть, то лишь вопрос часу...

Каменный Город падет. Уступит. И тогда Тур, Князь его Великий, ответит, что за ворожба дивная встречает сына его...

Дар углублялся в ряды между братьев, что сновали меж огненными стрелами под защитное пение литавров. Искал.

- Орм? - Сизый мех широкой шубы вращался кругом так скоро, что степняк понял: это он. Сойдясь один раз в поединке, уж не забыть ни движений, ни ударов: - Орм!

Островитянин, рубанув мечом грубым по телу воина лесного, обернулся:

- Чего?

- Здебора видел? - Дар отчаянно пытался пробраться к Хедвингу, но между ними дрожало густое людское месиво. И протолкнуться тяжко. - Я потерял его, когда завея случилась!

Орм глянул кругом:

- Так был же он здесь, подле меня, всего с минуту назад. А там отошел, сказав, что зовешь ты его. Я и подумал...

Дар не стал больше слушать островитянина. Кивнул только и углубился в лес. Значит, морок. Потому как он пришел с другого конца побоища. И если услышал его Здебор... нет, такого быть не могло. Верно, спешить нужно!

Звуки сражения гудели все меньше. А зверье обступало плотною стеной. Боялось, пока морозный воздух дрожал от звуков кожи сизой. Береглось. А девки руки протягивали:

- Пойдем, милый! Брата ищешь? Покажем! Покажем...

И нежно касались пальцами белыми, крови лишенными. Лица и тулупа, ладоней самих. И, быть может, не знай Дар, какими должны быть ласки женские, он бы откликнулся. Да только Ярослава - его маленькая ворожея-бахса - показала тепло женское. Мягкое. Солнечное.

Напитанное любовью.

И Дар уворачивался, рубя саблею острой что ладони эти, что волков с огненными глазами. А сам шел...

В густой сосновой глуши литавры гудели все меньше. И в какой-то миг голоса их стало не хватать, чтоб расслышать. А вот завея, напротив, усилилась. Снова обступила воина плотной стеной. Ухватилась тысячей женских рук за подол тулупа мехового, утянула. Куда?

Туда, где голос нежный. Пригожий. И такой знакомый:

- Дар! - Ярослава вот тоже так его кликала. И голосом таким же, только... мягче, что ли?

Нет, морок был хорош. Правдив, дивен. Спускался с дерева могучего, на котором всего минуту назад сидел, обвив руками-ветками ствол широкий. И напевал. Колыбельную, что он когда-то слышал. Не в младенчестве, нет. Уже потом, воином статным. Как прознала?

- Так то ж колыбельная ста-а-а-рая, ее все знают, - омела легко повела плечиком, на котором - ярин тулуп. И платье шерстяное, что из грубого морского сукна. Волосы, глаза зеленые. И даже... живот. Откуда?

Дара на миг замутило. От страха, что покинул он свою ворожею. Но он тут же напомнил себе: с Ярой Хельга. А уж в ней силы всяким больше, чем в тех ведьмах морских, что привели они с собою в Земли Лесные. И если сталось, что те защитить воинов смогли, то и островитянка укроет Ярославу.

Да и сама ворожея...

Степняк позволили коснуться ладонью холодной лица своего. Сдержался, чтоб саблею не замахнуться. Спросил:

- Брата видела?

- Бра-а-а-та? - Омела все говорила нараспев. И выходило у нее ладно, только Дар едва сдерживался. - Желтоликого Тигра? Так того в Степь унесли. Полумертвым. Госпожа говорит, не отмолят...

Она улыбнулась кротко. Словно бы и не сказала Дару ничего дурного.

- Другого. Лесного, - сдерживать себя становилось все труднее. - Здебора.

- А, этого... - Омела-Яра игралась. Кружила в снегу, пританцовывая. Да свивала кругом Дара ветки тонкие, что удерживали руки: - Этого сестры уволокли...

- Сведешь?

Воин чувствовал: еще мгновенье - и сил не останется противиться ворожбе темной. Потому как медуницей потянуло резко, приторно. А он не любил запаха того, разумея: в лютой стужи не место летним травам.

- Сведи!

- А-а-а, - омела пела с удовольствием, все ближе поднося лицо хищное к самим глазам Дара. И вот уж видел он, насколько она отлична от Яры. Глаза не зеленые совсем. С блеском огненным. А внутри - мрак. И он утягивает не горше песни самой, или вот медуницы. И руки... нет, ярины ладошки совсем другими были - Дар это помнил отчетливо. Живот...

Тут, вблизи, Дар видел зияющую дыру, что в брюхе омелы темнотой свернулась. А ведь тоже живая... по-своему...

Омела проследила взглядом за глазами Дара и рассмеялась:

- Негоже нам деток иметь, знал? Забирают право то сами боги старые. Не дозволяют. А ведь мы хотели б. - Она сбилась. И, подняв глаза к Дару, закончила: - только небожители не властны больше на Земле Лесной. Знаешь?