Ворожея

Гай вгляделся в синие глаза девки. Нет, Пряха не разумела: не только по-за ручником заемным он выбрал девку эту. Было в ней что-то такое, чего не хватало его жизни грешной. Тепло и ласка, забота вот. Ему и хотелось того, только дурно он поступил с нею, когда силой... Рука дернулась сама собою, но тут же остановилась грозным:

- Не сметь!

И Гай опустил ладонь. Заглянул лишь в глаза Зарины, а потом тихо так:

- Я не смогу. Сил больше не осталось. Если только сама. Подскажу.

Заринка обкладывала себя дощечками шустро. И выбирала нужные, хоть и не рунницею была послана. А, верно, и в ней мощи таилось немерено, раз могла бежать от него так долго. Девка проследила взглядом за глазами Ворожебника, смутилась:

- Я по колеру их складываю. А еще... небожителей сейчас не слышно, это верно. Только и сами руны шептать могут. Если прислушаться...

Дощечки деревянные вколотить помог Свят. И к нему, Гаю, дорожку выложил. Огонь развел с лучины худой. И поселил тот огонь на древесных картах. А вот против крови реветь стал. Да только что обряд без силы?

И Заринка окропила вишневою жижей те, что вбиты к ней ближе. И рыжему с егоными помогла. А как все готово было...

Сила потекла в Ворожебника резко, толчками, заставив его широко распахнуть глаза. Захлебнуться мощью небожителей, что таилась в этой девке простой. Насытиться...

Голод в брюхе тоже уходил. Прятался глубоко в теле, покоряясь. А остальное раскрывалось, расправляло крылья.

Нет, больше пить нельзя, хоть и хочется то. Потому как на руну должно хватить. А ее в фермуар надобно. И рыжий, едва совладав с собою, разорвал нить, позволив мощи чародейской излиться на земляное пространство вместе с кровью. И там...

Ворожебник впервые видел, как из человека живого руна родится. С болью наперевес, словно бы не руна то - дитя. И Свят пытается хватить Заринку за плечи, чтоб облегчить муку. Не выходит. А минуты тянутся слишком долго.

Отчего-то Гай испугался. Нет, руна-то дивная и лежала у его ног. Только вот и Заринка - разом с нею. Если ошибся...

В груди затрепетало. Жарко стало отчего-то вмиг. А потом разом замерло все, словно бы сама жизнь в нем остановилась. Он осторожно тронул плеча девкиного, пытаясь разглядеть, жива ли та. И понял: жива. Дышит, хоть и тихо. И сердце вот бьется. Несмело, верно, только бьется...

Стало быть, самое время, чтоб вернуть остальных.

И пространство в избе снова зашуршало. Схлопнулось. А из дыры, что отворилась, потянуло сыростью и мраком. И Свят отчего-то уразумел: перед ними снова подземелье.

***

Погода испортилась в одночасье.

Завьюжило, завыло. И ясный поначалу день превратился разом в черную ночь, где белыми пятнами - липкие хлопья снега. Глаза заметало так скоро, что уж и разглядеть ничего нельзя. И только вой зверья голодного пробивался сквозь завею...

Лютый озимок рвал на воинах одежду, и те, пытаясь укрыться, роняли из рук сабли. Тонкие лезвия тут же подхватывались что ветром самим, что горстями снега. И уже в следующее мгновение словно бы и не существовало их. Пропадали бесследно.

А затем...

То, что брат стал исчезать за братом, Дар даже не понял - почувствовал. То ли былое в нем откликнулось, то ли чутье редкое, что он выменял на проклятье степное. Да только всколыхнулось что-то внутрях, заговорило:

- Здебор! - Степняк не узнал поначалу голоса своего. Да только кричал он сам. И брат не отзывался. Найти надобно! Помочь! Потому как ему, в прошлом Роговладу, многое известно о Землях Лесных. Брат же...

От красных стен Дара гнало чувство страха за Здебора: это ж если он привез родную душу на погибель, то прощения уж не выпросить ни в храмах новых, ни у богов старых на древних капищах. Потому как и так задолжал он...

Вой зверья усиливался, а кругом воина стали загораться алые огни неживых глаз. Стало быть, беленицы волчье на охоту гнали. И если все так, то спешить надобно...

Узкоглазый степняк, что стоял подле, резко нырнул во тьму. И Дар даже не по мысли верной, - инстинктом, - рубанул изогнутой саблей пространство. Лезвие той пришлось во что-то твердое, мало похожее на плоть человека. А вот завыло обиженно. И степняк, что, казалось, был утерян, вынырнул из снеговой завесы. Крутил головою по сторонам, не понимая произошедшего. И только благодарил.

- Гляди в оба! На девок не ведись, как ни станут просить о помощи. То не девки вовсе - беленицы! - Воин кричал так громко, как только мог. А все одно голоса не хватало. И вьюга пыталась сбить с толку: не рассказать тебе, степняк, что предал землю родную, правды новым братьям.

Да только и на нее, вьюгу эту, нашлась сила ворожебная. Запели литавры, сизой кожей обтянутые. Застучали в ритме мерном. А за ними и песнь морская полилась. И вот ее-то Дар расслышал хорошо, потому как вьюга отступала.

Понемногу, нехотя. Со стонами жалостливыми, в которых укором - глаза чернильные девок молодых, в белокипенные платья облаченных. И зверья голодного, что никогда не насыщается. И все они говорят Дару:

- Почто привел мощь такую на Землю Лесов? Аль не знаешь, как голодны? Ты ж и сам зверем был...