Воронята

И все же Адам не выходил из машины. Отцовский силуэт двигался как-то слишком резко, и ему не нравилось это возбуждение. Но отсиживаться в машине было бы неразумно — тем более в этой машине, неоспоримо связанной с Эглайонби. Это восприняли бы как похвальбу своими друзьями.

— Как ты думаешь, Велка успеют арестовать до начала завтрашних уроков? — спросил Ронан. — Если бы успели, то можно было бы не делать задание по латыни.

— Я думаю, — ответил Адам, — что если он заявится в школу, то о домашних заданиях вспомнит в последнюю очередь.

Они немного помолчали, затем Ронан сказал:

— Надо птицу кормить…

Но вместо того, чтобы сделать какое-нибудь движение, он уставился на рычаг коробки передач, похоже, не видя его.

— Я все думаю о том, что было бы, если бы Велк сегодня застрелил Ганси.

Адам не позволял себе даже думать о такой возможности. Как только его мысли приближались к страшным событиям сегодняшнего вечера, он ощущал в себе что-то темное и болезненное. Ему было тяжело вспоминать, какой была его жизнь в Эглайонби до появления там Ганси. Те отдаленные воспоминания были тяжкими, исполненными одиночества и сводились по большей части к тому, как Адам поздними ночами сидел на ступеньках дома-прицепа, смаргивал слезы с глаз и думал: какого же черта я во все это ввязался? Тогда он был младше, но ведь только на год с небольшим.

— Но ведь этого не случилось.

— Да, — кивнул Ронан.

— Хорошо, что ты научил его этому удару.

— Но я ведь не учил его ломать себе пальцы!

— Такой уж он есть. Решил, что уловил суть, и хватит с него.

— Бездельник, — согласился Ронан и снова погрузился в свои мысли.

Адам кивнул, собираясь с духом.

— До завтра. Спасибо.

Ронан смотрел в сторону от дома, через темное поле. Его пальцы беспокойно ерзали по баранке; по-видимому, его что-то тревожило, но, имея дело с Ронаном, трудно было понять, то ли он продолжает думать о Велке, то ли переключился на что-то совсем другое.

— Выкинь из головы, старина. До завтра.

Тяжело вздохнув, Адам выбрался из машины. Снова приостановился, постучал костяшками пальцев по крыше, и Ронан медленно тронул с места. В небе светились жестокие яркие звезды.

Как только Адам успел поставить ногу на третью ступеньку лестницы, дверь распахнулась; упавший из домика свет осветил его снизу до пояса. На пороге стоял его отец, рассматривая сына сверху вниз.

— Привет, папа, — сказал Адам.

— Я те дам привет! — бросил отец. Он действительно уже был в ярости. От него пахло, как из пепельницы, хотя он и не курил. — Шляешься до полуночи! Надеешься, что ложь тебе с рук сойдет?!

— Какая ложь? — осторожно спросил Адам.

— Твоя мать была сегодня в твоей комнате и кое-что нашла. Сказать что, или сам догадаешься?

У Адама задрожали колени. Он изо всех сил старался как можно меньше посвящать отца в любые подробности своей жизни в Эглайонби, и ему на ум сразу пришло несколько вещей, которые могли бы не понравиться Роберту Парришу. Хуже всего было то, что он не знал, о чем именно идет речь. Он не смел глядеть отцу в лицо.

Роберт Парриш схватил Адама одной рукой за грудки и заставил поднять голову.

— Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю! Платежный корешок. С фабрики!

— О…

Думай быстрее, Адам. Что ему хотелось бы услышать?

— Не понимаю, почему ты сердишься? — Он пытался говорить спокойным, ровным тоном, но уже понимал, что раз дело дошло до денег, выкрутиться вряд ли удастся.

Отец подтянул Адама к себе, так что их лица разделяли считаные дюймы, и Адам ощущал его слова чуть ли не явственнее, чем слышал их.

— Ты лгал своей матери насчет того, сколько зарабатываешь.

— Я не лгал.

Последние слова были ошибкой, и Адам понял это даже раньше, чем успел их произнести.

— Не смей лгать, глядя мне в глаза! — заорал отец.

Адам знал, что сейчас произойдет, но не успел прикрыть лицо рукой.

Удар отцовского кулака в скулу показался ему скорее громким, нежели болезненным: словно где-то в небольшом отдалении ударили молотком по гвоздю. Адам пошатнулся, его нога соскользнула со ступени, а отец не стал его удерживать.

Когда голова Адама соприкоснулась с перилами, перед его глазами вспыхнуло ослепительное зарево. В один короткий, как взрыв, миг он явственно увидел, из какого множества цветов складывается обычная белизна.

Потом череп начал заполняться болью.

Он лежал перед лестницей и совершенно не помнил той секунды, которая прошла между тем, как он ударился головой о перила, а потом оказался на земле. Лицо было облеплено пылью, во рту тоже ощущалась пыль. Адам лежал и пытался вспомнить, как делается вдох, как открываются глаза, как делается выдох.

— Прекрати, — утомленно бросил отец. — Вставай. Живо!

Адам медленно поднялся на четвереньки. Потом неловко выпрямился, стоя на коленях, а в ушах у него звенело, звенело, звенело… Он выждал, надеясь, что звон стихнет. И впрямь он сменился нарастающим визгом.

В отдалении, на дороге, он увидел стоп-сигналы «BMW» Ронана.

Ронан, да уезжай ты, наконец!