Ворон Доктора Ф

- Понимаете ли, уважаемый доктор, - говорил молодой человек со странным, почти неестественным французским акцентом, поправляя небрежно изредка падающую на глаза волнистую длинную прядь ухоженных безупречно подстриженных все также старомодно коричнево-пепельных волос и пристально буравя несколько опешившего и неговорящего доктора взглядом пронзительных холодных глаз, - я бы не хотел раскрывать свое происхождение, но… скажу одно - я представитель одной очень и очень древней и по сей день весьма влиятельной фамилии. Но, так сказать, мой альтруизм не позволил мне развеять в юном возрасте свои таланты по ветру и бессмысленно наслаждаться безбедным существованием. Политика же меня не привлекла, ибо наша фамилия никогда не любила публичности, а помощь людям, несчастным, потерявшим надежду бедняжкам, показалась намного более полезным жизненным призванием. Мы ведь с вами в этом похожи, не так ли доктор?

- Я не спорю, помогать людям - благое дело, - уже немного робел пред властным посетителем доктор, как будто мало помалу съеживаясь под пристальным немигающим взглядом диковинного зверя, но совладав с собой, добавил категорично:

- Однако вы не являетесь родственником пациентки, спрашивать у нее нет смысла, а мне нужен соответствующий документ о том…

- О! Не волнуйтесь, не волнуйтесь, с бюрократическими издержками все в порядке. Извольте изучить, если желаете. Впрочем, в паспорте нынешняя, в целом, ненастоящая, лишь юридически верная, фамилия нашей семьи, впрочем, все дело в извечной конспирации, но это не мешает в, как вы выразились, благом деле. Бедняжки, бедняжки, потерявшие надежду…

Посетитель продолжал заливать дурманным елеем мысли доктора, который внимательно изучал всю документацию, не зная, как проверить ее на подлинность, и вспоминая, кому позвонить, в тоже время ощущая какой-то подвох, и дело здесь состояло не в “конспирации”, никак нет. Но в чем? Вскоре от повторяющихся нравоучительных и с виду жутко правильных слов аристократа, что все больше выступало сквозь его “инкогнито”, стало совершенно тошно, думать не удавалось нисколько, а сказать: “Заткнитесь, пожалуйста” язык бы не повернулся под страхом смертной казни, кстати, страх от чего-то все больше заполонял комнату. К чему бы? “К чему бы” - мыслил доктор, проверяя штампы доверенностей вроде как от отца и от матери, помеченных разными городами, что не удивляло, о чем еще не догадывалась бедная Лилия.

Помимо всего что-то заставляло еще и торопиться, будто вера в знатность фамилии, ничем пока не подкрепленная, не позволяла заставлять родовитого субъекта слишком долго ждать. Доктор уже злился на себя за детскую доверчивость. Он должен во чтобы то ни стало получить прямые доказательства того, что пришедший не авантюрист из первой питерской подворотни. Вот уже мужчина (вернее, почти старик, но обычно очень грозный старик) поднял серьезно и решительно глаза, надвинувшиеся из-за очков-половинок в золотой оправе на незваного гостя. Однако победный штурм Бастилии сломался на поперхнувшемся горлом звуке первого не сформированного слова под острыми изумрудными иглами-буравчиками, которые высверливали самую настоящую дыру в седой умной голове, расщепляя половинки мозга и перебирая все заполненные информацией извилины. Ох, какой ужас сковал бедного доктора от этого взгляда! Такого ужаса он не испытывал даже в молодости, когда один раз оказался случайно по чьему-то недосмотру или же злому умыслу запертым с буйным, над которым ставили эксперименты добрые советские ученые, опоясав всю его больную голову проводами и электродами. Тогда-то врач поплатился сломанной в двух местах рукой и ушибом позвоночника, который с годами все больше о себе напоминал, а сейчас он осознал, что с легкостью поплатится сию же минуту жизнью, если в планах благодушного с первого взгляда, но страшного человека пойдет что-то не так. Ушиб и рука начинали нервно ныть, как бывало при приближении сильной бури, шторма. Глаза, окунавшие его в пропасть мрака, представляли две бездны из разноцветного, не отражающего света, хаоса и тьмы, похожего на расколотый взрывом вражеской бомбы витраж.

- Надеюсь, все в порядке, а то я иногда, знаете ли, такой рассеянный, надеюсь, с годами хоть поумнею… - как будто смеялся, извиняясь человек.

- Да, все в полном порядке, можете забирать Розалинду, - проговорил придушенным фальцетом раба доктор, воля субъекта была сломлена, и он назвал Лилию ее новым именем, не зная его, в конце концов, он, как будто утешая себя, добавил: - Я надеюсь, вы поможете ей. Она… не заслужила, добрая девочка. Не заслужила она таких страданий! - вдруг воскликнул в порыве какого-то всеобщего раскаяния за все эксперименты и профессиональное безразличие всей его долгой жизни доктор и стих, стыдливо и испуганно разложив на столешнице веером длинные костлявые пальцы в складках старческой кожи. “И это была жизнь?” - подумал он, как будто в этих складках и затерялись все события его судьбы. - Какая ж это была жизнь?”