Бессилие навалилось отчаянием, и тогда она внезапно обнаружила себя в полной темноте, не в изоляторе, а просто в темноте, где не существовало ничего. Только пустота. Впрочем, это ее нисколько не удивило, привычно. Немного удивил голос, чужой голос, ведь с собой она разговаривала своим внутренним «головным» голосом без тембра, который только и остался от нее всей. А этот новый резонирующий звук раздавался явно не в голове, приятный мужской голос, сладкий и успокаивающий, отчетливый баритон:
— Полагаю, ты хочешь спастись? Тебя ведь все бросили? Не правда ли? Кто остался тебе верен?
— Никто, — равнодушно ответила Лилия, в позе эмбриона безразлично паря в густеющем мраке.
— Предатели, предатели, — как будто сочувственно покачал невидимой головой баритон: — Все бы им только на праздники собираться, а тут вдруг разбежались, не прав ли я?
— Мне все равно…
— Допустим, однако… — Тут голос как будто придвинулся к уху, даже словно почувствовалось теплое дыхание на нежной коже ушной раковины: — Тебя ведь мучает Вопрос?
Лилия вдруг почти ожила, взволновано повернула голову, но так и не разглядела лица во мраке, который все сгущался. Сквозь безразличие прорезался страх, девушка задрожала от неожиданного хлада, надвинувшегося отовсюду мучительным волнением. Формулировать Вопрос не пришлось, голос просто догадался, что это тот самый Вопрос. Лилия спросила с легким оттиском больной надежды в слабом голосе:
— А Вы знаете Ответ?
Голос выдержал паузу, становясь еще более сладкозвучным:
— Нет, я так же изнывал когда-то от вопроса, однако… Я могу избавить тебя от боли.
— А… — угасал интерес девушки: — Но как же Ответ?
Голос как будто сочувственно рассмеялся:
— Скажи мне, что у тебя осталось, кроме этого избитого Вопроса? Ты уже медикаментозно зависима, агрессия не поддается контролю, во внешнем, холодном внешнем мире ничего не осталось, кроме предательства. Я пришел помочь тебе!
— Откуда ты столько обо мне знаешь? Вряд ли ты реален… — почти засыпала Лилия, уныло водя глазными яблоками вдоль пустоты, только вдруг осознала, что прошло уже немало времени, а она не ощущает «боли вопроса» без успокоительных. Это заставило прислушаться к обладателю приятного голоса. Она ненастойчиво потребовала:
— Если ты реален, докажи.
— О! Моя реальность и впрямь относительный вопрос, однако сила моя не поддается сомнению, как и твоя. Уникальная… — С этими словами чьи-то пальцы обвили обнаженные плечи. Показалось, что вдоль шеи провел почти бесконтактно чей-то кончик носа, видимо, взволнованный запахом кожи и волос, хотя на самом деле Лилия ошибалась. Не тело так волновало пришельца, хотя и оно тоже, обнаженное в бессмысленной пустоте.
Девушка вдруг на миг выпала из своего вечного вопроса и совершенно по-человечески испугалась, но лишь на миг, вскоре ей стало безразлично всякое ее будущее. Тогда показалось и лицо пугающего пришельца: бледное, безразличное, инфернально красивое с неестественно яркой зеленью изумрудных глаз, в тайном экстазе предвкушения рассматривающих юное существо. Но вот внезапно человеческое лицо словно стерлось, на его месте возникло покрытое шерстью уродливое рыльце нетопыря, лишь на мгновение.
— Ты вампир? — предположила девушка, как будто воспринимая как игру происходящее, забывая, что не испытывает вечной своей боли.
Незнакомец рассмеялся, облизывая бледные скептически сложенные в полуулыбке губы, проговорил:
— Нет. Однако ты должна была уже почувствовать, вернее, наоборот, не почувствовать.
— И впрямь… Боли нет! — хотела обрадоваться девушка, однако осознала и иное: — Но… И радости нет… Что ты сделал?
— Я могу спасти тебя от боли, заморозив все ощущения, ты согласна на такие условия? — перешел к делу без объяснений своего происхождения молодой человек, если его можно было называть человеком. По крайней мере, так он выглядел последние несколько минут, украдкой поправляя безупречно аккуратные пепельно-коричневые волосы, обрамляющие неровным перевернутым треугольником узкое лицо.
— А как же радость, раскаяние, любовь? — слабо возразила Лилия, не понимая, почему так спокойно позволяет гладить свои узкие худые плечи его длинным пальцам в белых перчатках. Но все стиралось призрачными линиями.
— Что есть ваша радость и любовь, люди? — рассмеялся вновь невесело незнакомец. — Вот боль — это другое, боль ощущают все: самые ничтожные черви, животные, даже в некотором роде деревья! Боль — единственное реальное ощущение, а что ваша любовь? Либидозное влечение, комплексы, способ идентификации и прочий бред господина Фрейда. Хорошо же я его знал… Однако боль единственное, чего все избегают, счастье — отсутствие боли, вот и все, к чему мы стремимся, а не к Ответу. Если ты не можешь забыть вопрос, позволь мне спасти тебя, заморозить боль.
Долгая тирада прекратилась, Лилия и вправду наслаждалась отсутствием боли, но понимала, что везде сокрыт подвох, недоговорки, поэтому спросила наивно:
— Ты наверняка плохой, скольких ты уже загубил?
— Я плохой? Нет, я просто Ворон, который явился на зов твоего отчаяния, — уклонилось от ответа существо.