Ворон

— Когда мы летели над печальными полями, этого движущегося к осени мира, настигла нас стрела. Попала она моему брату в самое сердце. Я бы могла спасти его желудем жизни, но — тогда погибнет моя матушка, тогда пойдет к закату наше королевство — ибо сильна тьма корысти, что клубиться вокруг ее полей.

И тут увидел я, что вокруг нас стоят какие-то полупрозрачные фигуры — значит, все-таки не ошибся я, когда решил, что у рощи многие собрались. Они и говорят:

— Милая, молодая принцесса. Исцели своего брата, и возвращайся — правь нами. Просим тебя — ибо сердца наши кровью обливаются, видя, на сколь ужасную гибель, обрекаешь ты себя, Правительница Хрустального Замка.

Вздохнула она печально, положила тому человеку желудь в ладони, и молвила:

— Сердце правительницы должно быть столь же хрустально чистым, как и дворец, который вздымается до звезд, а иначе тьма почувствует слабость… Если же я воскрешу брата своего, так, значит, уж и не будет той чистоты — ибо, для своего блага, для своей жизни его воскрешу, а мать оставлю умирать. Нет — темным тогда станет мое сердце — погибнет тогда моя Родина. Передайте моей матушке, что любила ее до последнего вздоха, а теперь прощайте — время пришло.

И тогда человек этот поднялся; вздохнул печально, поцеловал ее в лоб, шепнул:

— Прощай, любимая моя доченька…

И все те, кто стоял в те минуты вокруг нас, взмахнули руками — и вот уже вместо рук появились белые крылья. Лебединою стаей взмыли они в самое поднебесье, и там, словно печальный вздох ветра пронесся: «Прощай!»… Вскоре их уже было и не различить в весенней лазури.

А я, пораженный, сидел на березовом стволе, и созерцал девушку, которая обнимала брата своего, шептала нежные слова.

И вот она взглянула на меня: никогда не забыть мне этого взгляда; никогда не забыть ни одного из тех мгновений — каждое ее слово, каждое движенье души — все сейчас, так же, как и тогда.

Вот протянула она мне руку, вот прошептала:

— А вспомнишь ли ты, Сикус, как десять лет назад, твой отец эту березу рубил?

— Да — помню, рубил..

— Нет — ты вспомни, чувства свои тогдашние. Вспомни, как совет вашего города присудил всю эту березовую рощу вырубить, и потому только, что один безумный старик показал, будто видел, что здесь ведьмы собираются. Вспомни, как сердце твое боль охватила, как только увидел ты эти березки стройные, как полюбил ты их красоту спокойную, как заплакал, как отцу в ноги бросился, когда он первый удар нанес, и полетели щепки — вспомни, ты чувствовал, будто живую плоть рубят… Вспомни — ты обнял отца за ноги, и, рыдая, кричал ему: «Батюшка, батюшка — что ж делаешь ты?! Уж заруби меня, но березоньку не губи!».. А он тогда ударил тебя кулаком — у тебя все лицо в крови стало, и без сознания ты повалился. Он тебя тогда в сторону и отбросил, а сам продолжил рубить. Ты же, недолго без сознания пролежал, как очнулся, как увидел, что березонька эта падает — так и бросился ты на лесоруба и вцепился ему зубами прямо в руку, которой рубил он. И, ведь, знал ты уже, что дальше тебя ждет; но, ведь, не отцепился; ведь, продолжал зубы сжимать — а он тебя по голове бил — до тех пор бил, пока ты сознания не лешился. Потом тебя наказали — страшно наказали… Но рощу ты спас! Ведь, отец твой уже не смог в тот день рубить, а на следующий день какие-то иные дела нашлись… Так и осталась она средь полей этих красоваться, да плакать, над погибшей своей сестренкой…

И тогда, действительно, вспомния я все то, о чем говорила она, сильнее сжалось мое сердце; и страстно захотелось узнать мне всю ее историю. Я, помню, весь выгнулся к ней, намеривался задать первый вопрос, и тогда — бросились со всех сторон, с криками, с воплями — эти городские люди, этот пьяный сброд…

На них, опасаясь, что побегут, стали кидать сети — однако, они даже и не пошевелились. Тогда эти орки в человеческом обличии — принялись их избивать — кто дубинками, а кто — ногами.

Бросился я на них, стал в стороны расшвыривать, да какой там — мне самому несколько ударов досталось, чувствую, как кровь по лицу стекает, сам плачу, да кричу:

— Что ж вы делаете, изверги?! Кто ж вам такое то делать позволил?!..

Наконец на меня эти нелюди окружили, глаза мутные вылупили, дышат тяжело, и чувствуется, ведь, что им, как вампирам — кровушки хочется. Вот выходит один из них и орет:

— Ты что это: с колдунами заодно?! Ну, хватай его — вместе их судить станем!

Подлое у меня сердце! Только недавно в человека был возрожден, и вот — уже вновь в орка обратился. Испугался я наказания — даже и не смерти больше испугался, а того, что потеряю свое положение, что не смогу, так же, как прежде, вверх продвигаться. И вот выкатил я грудь свою тощую, да завопил:

— Да кто вы такие?! Да вам послышалось, наверное что-то?! А — знаю — вам послышалось, что я вам неверные команды отдаю! Так вас то они и околдовали, вас то и станут судить — я ж, кричал: «Бей сильнее!», а потом: «Вяжи!». Вяжите их на самом деле — в город пора.