Кстати, о еще. Она чувствовала голод. И это тоже не имело смысла. Желудок был самым обычным мешком для переваривания пищи. Он не должен подавать команды. Аудиторы могли поддерживать свое существование, обмениваясь молекулами с окружающим пространством и используя любой местный источник энергии. Это факт.
Но попробуйте сказать это желудку. Она чувствовала его. Он находился в теле и бурчал. Ее
Нет, это уже слишком. Ей страшно хотелось… хотелось… хотелось выкрикнуть… какие-нибудь ужасные слова…
— Дисгармония! Беспорядок!
Остальные Аудиторы в ужасе переглянулись.
Но эти слова не помогли госпоже Мандариновой.
Они почему-то лишились прежней силы. Нужно подыскать что-нибудь пострашней. Ага…
— Органы! — заорала она, довольная тем, что нашла нужное слово. — Вы на что, органы, уставились? А ну, продолжайте работу!
— Они все разбирают на мелкие частички, — прошептал Лобсанг.
— Аудиторы всегда так поступают, — ответила Сьюзен. — Считают, что только так можно во всем разобраться. Знаешь, они мне отвратительны. Действительно отвратительны.
Лобсанг украдкой посмотрел на нее. Монастырь не был раздельным учреждением. То есть, конечно, был, но официально никогда таковым не считался, потому что сама идея принять на работу женщину не приходила в голову даже тем, кто был способен мыслить в шестнадцати измерениях одновременно. Но в Гильдии Воров все понимали, что девушки ничем не уступают юношам — Лобсанг, например, с нежностью вспоминал свою одноклассницу Стефф, которая умела воровать мелочь из заднего кармана и лазать по стенам не хуже какого-нибудь наемного убийцы. В компании девушек Лобсанг всегда чувствовал себя свободно. Однако Сьюзен пугала его до смерти. У нее внутри словно существовало некое тайное, кипящее яростью место, и душу свою она отводила на Аудиторах.
Он вспомнил, как Сьюзен треснула одного из них гаечным ключом по голове. И во время этого она лишь слегка нахмурилась — так, как будто сосредоточенно исполняла некую ответственную работу.
— Ну, идем? — предложил он.
— Не, ты глянь на них, — не успокаивалась Сьюзен. — Только Аудитор способен разобрать картину на части, пытаясь понять, что именно превращает ее в произведение искусства.
— А вон там лежит огромная куча белой пыли, — указал Лобсанг.
— «Мужик с очень большим фиговым листом», — рассеянно сообщила Сьюзен, не спуская глаз с серых фигур. — Они даже часы разберут в поисках тика.
— А откуда ты знаешь, что это был «Мужик с очень большим фиговым листом»?
— Просто запомнила, где он стоял.
— Тебе, наверное, нравится искусство? — робко спросил Лобсанг.
— Я всегда
— Лучше нам…
— Причем эти сволочи способны залезать к тебе в голову, если ты им это позволяешь, — продолжала Сьюзен, словно бы не слыша его. — И ты начинаешь думать: «Должен ведь быть единый закон» или: «В конце концов, не я правила придумываю». Или…
— Я действительно считаю, что нам пора уходить, — осторожно произнес Лобсанг. — И думаю я так потому, что они поднимаются по лестнице.
Она резко обернулась.
— Тогда чего ты здесь торчишь?
Они пробежали через следующую арку в галерею керамики и обернулись, только добравшись до ее конца. Их преследовали три Аудитора. Они не бежали, но в их синхронных шагах присутствовало нечто кошмарное. «Раз-два-три-мы-идем».
— Так, бежим туда…
— Нет, туда, — возразил Лобсанг.
— Вот как раз туда нам бежать не нужно! — рявкнула Сьюзен.
— Возможно, но на указателе написано «Оружие и доспехи»!
— Да? А ты умеешь хорошо владеть оружием?
— Да ты что! — воскликнул Лобсанг с гордостью и только потом понял, что она могла неправильно его понять. — Понимаешь ли, меня учили сражаться без…
— Вообще да, может, там найдется меч побольше, — проворчала Сьюзен и решительно двинулась вперед.
Когда Аудиторы появились в галерее, их было уже много больше трех. У входа замерла целая серая толпа.
Сьюзен нашла меч в экспозиции агатских доспехов. Он затупился от долгого неиспользования, но кромка его сверкала яростью.
— А может, просто побежим дальше? — предложил Лобсанг.
— Нет, все равно догонят. Не знаю, сможем ли мы их убить, но если и не сможем, то хотя бы заставим пожалеть об этом. Ты еще не выбрал себе оружие?
— Нет, потому что, видишь ли, меня учили…
— Тогда не лезь под руку. Понял?
Аудиторы наступали осторожно, что показалось Лобсангу весьма странным.
— А мы вообще можем их убить? — спросил он.
— Это зависит от того, насколько живыми они позволили себе стать.
— Но они выглядят
— Они приняли человеческий облик, — бросила через плечо Сьюзен. — Человеческие тела. Идеальные копии. У человеческого тела на протяжении многих тысяч лет развивалось стойкое нежелание быть разрубленным пополам. И это нежелание должно ведь хоть как-то влиять на мозг, как считаешь?