– Ты едешь на этом корабле? И тоже в Неаполь? Вот превосходно, честное слово! Мисс Вернер, позвольте мне представить его вам.
И он представил меня ей, не моргнув глазом, пояснив, что я его старый школьный товарищ, которого он не видал уже несколько месяцев, приплетая великое множество выдумок, историй и лишних подробностей, которые поселили во мне ощущение неловкости, недоверия и раздражения. Я чувствовал, что краснею за нас обоих, и не мог ничего поделать.
Меня совершенно покинуло присутствие духа, и я даже не делал попытки оправиться, чтобы выпутаться из этого неловкого положения. Я мог лишь промямлить те несколько слов, которые, собственно говоря, Раффлс и вложил мне в уста, и, наверное, самым неуклюжим образом.
– Ты, стало быть, увидел мою фамилию в списке пассажиров и начал меня разыскивать? О, добрый друг Банни! Я бы желал, чтоб ты поселился в одной каюте со мной. Я добыл себе великолепную каюту, прямо на палубе, но они не позволят занять ее мне одному. Мы должны похлопотать, прежде чем они сунут туда кого-нибудь чужого. Во всяком случае, мы должны помешать этому.
Во время нашего разговора в рубку вошли капитан с лоцманом и завладели своим мостиком. Пока мы спускались оттуда, шлюпка, с развевающимися в знак прощания платками и с громкими пожеланиями счастливого пути, уже отчаливала. Мы откланялись на палубе мисс Вернер. Вот раздался глухой, отдаленный, колеблющийся гул машины, и наше путешествие началось.
Начало его для меня и для Раффлса было не из приятных. На палубе он оставался в своей мрачной задумчивости, пряча ее при помощи шумной, быть может, немного напускной веселости, в каюте же он сбросил с себя маску.
– Ты идиот, – накинулся он на меня, – опять меня выдал!
– Как я опять тебя выдал?
Я не понимал особого оскорбления, заключавшегося в этом слове.
– Как? Да я думаю, всякий олух догадался бы, что я умышленно желаю избежать встречи с тобой!
– После того, как оба билета уже взяты?
– На корабле ничего не знают об этом, да я и сам еще не решил в то время, как брал билеты.
– Так ты дал бы мне знать о своем решении. Ты сочиняешь различные планы и никогда не говоришь мне о них ни слова, а потом требуешь, чтобы я Святым Духом попадал в самую точку. Как мог я знать, что у тебя есть что-то на уме?
Я не без некоторого эффекта повернул дело в свою пользу, даже сам Раффлс прикусил язык.
– Дело в том, Банни, что в мои намерения не входило сообщать тебе замысел. – Ты… ты сделался таким богобоязненным кроликом на старости лет!
Хотя это прозвище и его тон далеко не могли успокоить меня, а лишь разожгли еще более, я все же решил спустить ему их.
– Но если ты не решался писать, – продолжал я, – так обязан был бы дать мне понять это, как только я поставил ногу на корабль. Я бы сразу все понял. Я ведь не так уж добродетелен, как тебе кажется.
Было ли это мое воображение или Раффлс действительно смутился? Если да, то это случилось в первый и последний раз за все года, что я знал его, но я не могу в том поклясться даже и теперь.
– Да, – сказал он, – я именно и думал так сделать, то есть залечь в свою каюту и перехватить тебя на пути. Но…
– Ты нашел более интересное занятие.
– Выражайся яснее.
– Прелестная мисс Вернер?
– Она действительно прелестна.
– Большинство австралиек прелестны, – заметил я.
– Почем ты знаешь, что она оттуда? – воскликнул Раффлс.
– Я слышал ее говор.
– Ах ты, животное! – рассмеялся Раффлс. – Она гнусавит не больше тебя. Ее родители немцы, она окончила училище в Дрездене и возвращается теперь одна домой.
– С деньгами? – спросил я.
– Стыдись, – откликнулся Раффлс.
И так как он теперь смеялся, то я счел самым подходящим переменить разговор.
– Хорошо, – сказал я, – но ведь не ради же мисс Вернер мы должны были разыгрывать с тобой незнакомых, не правда ли? Ты, наверное, ведешь другую игру, похитрее, а?
– Полагаю, что так.
– Так не лучше ли сказать мне, в чем она состоит?
Раффлс обратился ко мне с той привычной осторожной манерой, которая была мне так знакома. Этот дружественный тон после стольких месяцев разлуки заставил меня улыбнуться, что, по-видимому, придало ему смелости, хотя и не вполне ясно, но я догадывался о его намерении.
– У тебя не выскочило из головы, о чем мы с тобой толковали на лоцманской лодке?
– Не совсем.
– Тогда еще, помнишь, ты написал о жемчужине…
Я не дал ему времени закончить фразу.
– Ты добыл ее? – воскликнул я с пылающим, как зарево, лицом, что я мог наблюдать в зеркале салона.
Раффлс откинулся назад.
– Пока еще нет, – сказал он, – но я надеюсь достать ее прежде, чем мы достигнем Неаполя.
– Она на корабле?
– Да.
– Но как, где, кто ее везет?
– Маленький немчик офицер, ловелас с перпендикулярными усами.
– Я видел его в курильной.
– Этот самый, он вечно там торчит. Капитан Вильгельм фон Гейман, как ты увидишь в списке пассажиров. Так вот он и есть чрезвычайный посланник императора, он и везет с собою жемчужину.
– Ты разузнал об этом в Бремене?
– Нет, в Берлине, узнал от одного журналиста. Стыдно сознаться, Банни, я отправился туда именно с этой целью.
Я покатился со смеху.