Воображение мира

Енох был удостоен чести попасть на небо и в окружении верховных ангелов лицезреть глубинные тайны мироздания и даже лик Всевышнего. Происходил он от гигантов – или духов – рефаимов, рожденных от ангелов, возжелавших дочерей человеческих, для совокупления с которыми те спустились на вершину горы Хермон. Гиганты научили людей магии и принесли тлетворные знания, за что были сокрушены Богом в потопе. Не исключено, что выживший Ной был потомком гигантов. Вода сошла, и из трупов великанов вылетели бесы, с тех пор мучающие человечество. Это те самые бесы из Нового Завета, изгнанием которых прославился Иисус. Более того, изгнание бесов, по сути, было главным общественно полезным занятием основателя христианства. Представления древних евреев о бесах как о главных виновниках человеческих бед и болезней – не только своеобразная психотерапевтическая практика. Шизофрения, происхождение которой есть одна из важнейших загадок науки о человеке, вероятно, может быть представлена как взбунтовавшаяся архаическая функция сознания, когда-то отвечавшая за мифологизацию представлений о действительности.

Нильс Бор первый обратил внимание человечества на то, что наука более не способна развиваться в рамках классической логики, что мышление обязано модернизироваться и научиться работать во взаимоисключающих парадигмах. Эта новая «расщепленность» легла в основу мощнейшего научного прорыва. Все продукты цивилизации были созданы с помощью знаков и способов их передачи. Знак не мотивирован, и это чуть ли не главная загадка мышления и мироздания. И было бы не бессмысленно предположить, что способность сознания к «сдвигу», готовность взглянуть на себя как на «иное» лежит в корне познания.

Таким образом, представление об одержимости «бесами» – нечто глубоко нетривиальное, тесно связанное с умением сознания формировать собственную цельность, причем результатом этой работы является производство смысла.

Неизвестно, как возникли знаковые системы. Знак находится по ту сторону смысла и, вероятно, – говоря и символически, и буквально, – принадлежит той области, где некогда обитало ангельское существо, которое зачало от земной женщины Еноха, одарившего человечество, подобно Прометею, научным познанием.

Мегалиты

Ночевка на Голанах – особое удовольствие. Оживающий здесь на закате ветерок выстужает и заставляет надеть свитер и придвинуться к костру.

На склонах неглубокого разлома теперь лес, но прежде под колесами лежало долгое плато – чаша коренной породы некогда была наполнена лавой. Ощущение гористости и степной открытости одновременно. Повсюду разрозненные стада коров, колючая изгородь минных полей (иногда разминирующихся ценой коровьей жизни: такие тут парнокопытные саперы), и ни души.

К вечеру заехали по грунтовке к Колесу духов – Гильгаль-Рефаим. Это мегалитическое сооружение гигантских размеров производит таинственное впечатление. В общем-то, подобные сооружения суть примеры первых архитектурных опытов человечества – опытов по организации пространства. Разумеется, в этом базальтовом локаторе, обращенном к небесам, важно однажды переночевать в одиночку.

Над пустынными Голанами разверстое звездное небо, Млечный Путь туманным галактическим клинком пересекает космическую бархатную бездну. Воют шакалы, пес нервничает и плохо спит, прижимается мордой к плечу, а где-то за сирийской границей время от времени ухает артиллерия: до Дамаска 170 километров.

Хвост

Церковь Иоанна Предтечи на Пресне была заложена в XVII веке. Я часто бывал с ней рядом, но впервые оказался внутри, когда отпевали Хвостенко. Было промозгло на улице и холодно в церкви. Хвостенко лежал в небольшом гробу с лентой на лбу, истощенный и одинокий.

Я проходил мимо этой церкви, направляясь на Трехгорку[8]. На пороге ее часто видел среди нищих одного слепого, пронзительно напоминавшего Иосифа Бродского. Иногда я останавливался неподалеку, чтобы посмотреть, как он кивает в благодарность за опущенную в шапку монетку. Перед тем как уйти, я тоже давал слепому денежку, он вежливо благодарил. Это был своеобразный ритуал. Я был заворожен этими действиями: подойти к бледному, в черных круглых очках Поэту, побыть с ним несколько секунд рядом. Однажды я положил ему в шапку монету и понял, почему на меня так действуют эта слепота, схожесть, но главное – глухое звяканье мелочи в шапке: «Я был в Риме. Был залит светом. Так, / как только может мечтать обломок! / На сетчатке моей – золотой пятак. / Хватит на всю длину потемок».

По пути в Дамаск