Кэт восприняла это совершенно спокойно – ведьма, что с нее возьмешь? Меня же подобное соседство коробило – не в бане поди.
Вожак стаи подошел ко мне и протянул руку.
– Рад приветствовать прославленного волхва.
– Я тоже очень рад. – Я пожал ему руку, поражаясь силе его хватки.
– Прошу в мою обитель. Разделим трапезу, поговорим. Сказывают, на Кощея собрался?
– Собрался.
Протиснувшись сквозь заросли терновника, мы вышли в поселок волкодлаков.
Два десятка избушек; свора ребятни, гоняющая с дерева на дерево дикого кота; люди в простой крестьянской одежде и волки, занимающиеся мелкими хозяйственными делами, а то и просто дремлющие в теньке.
При нашем появлении карапузы оставили кота в покое, чем он не преминул воспользоваться – серой молнией шмыгнул прочь.
Потрепав рыжего, всего в веснушках малыша, я улыбнулся ему. Он ответил мне тем же. Пухлые губы разошлись, обнажив острые клыки.
Кто-то потянул за мой меч, кто-то за рубаху. Но, слава богу, никто не решился попробовать меня на зуб.
– Заходите.
Вступив в хижину, я замер, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме, царящей в жилище вожака волкодлаков. Обстановка обычная, как в простой сельской хате. Стол, скамья, печь и... пожалуй, все.
– Сейчас принесут угощение, а пока я хотел бы преподнести гостю подарок.
Седовласый волкодлак вышел, видимо за подарком, а я склонился к уху Кэт:
– Сырое мясо я не ем.
– Я тоже, – успокоила она меня.
– Почему волкодлаки не могут отследить маньяка? – задал я вопрос, над которым уже давно бился и не находил ответа.
– Лесные девы живут в заговоренных лесах, в которые не может зайти ни один зверь, так как в этом случае его сведет с ума и убьет запах материнских древ.
– Почему?
– Чтобы кабаны не подрывали корни, а медведи и зубры не рвали кору. Чтобы рядом никто ни на кого не охотился, не убивал...
– А как же маньяк?
– Что?
– Как он заходит? Нос зажимает? Или в противогазе?
– На людей этот запах не действует.
– Понятно. Волкодлаки просто не могут войти туда, чтобы взять след.
– Правильно. Войти они могут только в человеческом обличье, а нюх у них обостряется только в волчьем.
– Жаль, засаду они тоже не смогут организовать, – сообразил я.
– Да. В пределах заговоренного леса не организуют.
– Потому что убийства происходят как раз в то время, когда волкодлаки волей-неволей принимают облик волков.
– Молодец, – похвалила меня Кэт.
– Придется действовать в одиночку.
– А я? Полетать вышла?
– Ты с воздуха прикрывать будешь.
Ведьма открыла рот, чтобы выразить свое мнение по поводу моего заявления, но не успела. Вошел Здирих, неся в руках какой-то предмет, завернутый в холстину.
Предмет сей после удаления обертки оказался посохом. Больше всего к нему напрашивается определение «классический». Вырезанный из черного дерева, покрытый замысловатой вязью, которая вполне может оказаться рунами, с редкими вставками красного и белого цвета, он словно сошел со страниц фэнтези. Я не удивлюсь, если окажется, что он магический.
– Мы знаем, сколь трудный путь предстоит преодолеть тебе, – сказал волкодлак. – Возьми же этот посох, и пусть ноги твои не знают усталости, а бег будет легок и быстр.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я старого оборотня, приняв дар.
Посох оказался на удивление легким и теплым.
– А теперь самое время перекусить.
Молоденькая девушка внесла тазик с замоченным мясом и целую гору различных приправ и плодов.
– Сейчас будем готовить наше секретное блюдо. Его рецепт передают из поколения в поколение.
Вожак волкодлаков достал из-за печи длинные деревянные спицы и принялся попеременно нанизывать на них, точно на шампуры, кусочки мяса и колечки лука.
Что-то весь этот процесс мне напоминает...
Дым костра, водка в пластиковых стаканах, девчата, выкладывающие на импровизированный стол овощи, ребята, перепачканные сажей, но с гордостью несущие свежеприготовленные шашлыки, аромат которых щекочет ноздри и вызывает аппетит. Воспоминания, воспоминания...
Заложив в печь дров, Здирих поднес к ним горящую лучину и удовлетворенно хмыкнул.
Пока дерево прогорало, хозяин поведал нам историю, приключившуюся с его прапрапрабабкой. Это прозвучало как некая версия сказки «Золотые яблоки».
– Жила-была, ела-пила, и однажды-таки случилось несчастье, ну, не беда-горюшко, однако неприятно. А все из-за живота ненасытного. Любила прародительница всласть покушать. Съела, значится, коня Ивана-царевича, а тот в слезы, сопли по щекам размазывает, ревет, что тебе та белуга – на жалость давит. Никто, дескать, его не любит, не лелеет, и всяк в убыток ввести норовит.
Короче, послушала его причитания прабабка (тогда-то она девкой молодой была), поковырялась в зубах сосновой иголкой и говорит человеческим голосом:
– Не трусь, квакуха, помогу тебе. По моей ты вине без транспортного средства остался, значит, мне тебя и до места нужного нести.
Царевич слезы утер, прыг на бабку. «Но!» – кричит.