Вода в решете. Апокриф колдуньи

Признаюсь, потому как нет смысла это утаивать, что это я нашла мертвого инквизитора, когда по обыкновению утром отправилась в лес за корой, сухими ветками, несколькими горстями ягод или даже мертвым зайчиком, если бы он попался в тайно расставленные силки. Но вместо восхитительной заячьей тушки я наткнулась на Рикельмо, а вернее, испепеленный отпечаток его тела на решетке. Он рассыпался со звуком, похожим на вздох, едва я приблизилась, словно задержался он там исключительно для того, чтобы свидетельствовать о некогда наполнявшей его сущности. Я узнала вашего собрата только по сандалиям, выставленным на краю поляны рядом так ровно, что кончик первого ни на волосок не отставал от второго в этой смертельной гонке. Ремни были аккуратно свернуты и помещены в углубление под пяткой, как будто обувь была оставлена на время ночного отдыха на пороге кельи и кто-то вскоре намеревался ее снова надеть.

И да, Мафальда, а с нею Гита, Нуччия, Эвталия и Текла не врут, когда говорят, что я кричала и рвала на себе волосы, стоя над сожженным инквизитором Рикельмо, как это делают на похоронах старухи – иногда по зову сердца, а иногда за плату. Ибо знайте, что по обычаю просветленных каждого умершего следует провожать в загробный мир с отчаянием, хотя бы и такого безнадежного дурака, как Рикельмо, который, бесспорно, сам навлек на свою голову эту беду. И даже если мне незачем было лить слезы над ним, я плакала над той трогательной заботой, с которой он снял сандалии и поставил их так, чтобы они могли служить миру дольше, чем их владелец, – так и случилось, потому что кто-то их украл и, как вам известно, до сих пор их не удалось найти. А это значит, инквизитор Рикельмо будет ходить босиком на фресках, которыми вы непременно скоро распишете стены храмов в более миролюбивых краях, чтобы разжечь в невеждах пламенную веру в чудеса нового Калогера, как его уже называют самые прыткие, бесстыдно опережая события.

Я ответствую далее, что падре Фелипе, как мне говорили, почуяв поднимающийся над решеткой чад святости, собрал прах инквизитора Рикельмо в глиняный горшок, дабы его не смогли осквернить колдуны и использовать для мерзких обрядов. Повторяю, если вам нужно кого-то обвинить в этом преступлении, вините в нем неуемное любопытство самого Рикельмо, а мне его не приписывайте. Ибо неправда то, что утверждает эта потаскуха Мафальда, будто это я заманила Рикельмо в горы, назначив ему там встречу с моим братом Вироне – вернее, с человеком, который себя за него выдает, потому что я не знаю, кто он на самом деле, – чтобы он мог под сенью леса убить монаха, как раньше убивал воинов герцога и слуг наместника, не щадя и духовных лиц, если они не хотели ему поклоняться и клясться в покорности.

Добавлю, что много было здесь сказано плохого обо мне и моих намерениях, а ложь, как обычно случается с ложью, с каждым повтором разрастается и набирает силу, и поэтому сейчас вы не хотите принять эту простую истину, что смерть Рикельмо не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к моим братьям. Инквизитор вовсе не пытался отыскать разбойников в гротах Ла Вольпе и не питал к ним ненависти большей, нежели то предписывала ему верность патриарху и герцогу. Он просто вынюхивал и раскапывал, как свинья желуди, грехи достойных вермилиан и прежде всего для них требовал наказания – и все могут это засвидетельствовать, если решатся на это откровение.

Да, подтверждаю еще раз, именно я наткнулась на этого несчастного, пока его истинные мучители пережидали утреннюю прохладу на супружеских перинах, отмывшись от следов сажи и беззакония. И да, я также признаю, что никто не видел, как они тайно возвращались в деревню под названием Киноварь. Но будьте уверены – и падре Фелипе охотно это подтвердит, – что их, несомненно, было немало, потому что поляна, на которой нашли Рикельмо, была изрядно истоптана и взрыта сапогами. Не осталось ни одной травинки, как будто плясало на ней полдеревни; и поверьте мне, синьор, вопреки тому, в чем вас сейчас убеждают, это были отнюдь не демоны, призванные мной из горных пещер и деревень, чтобы уничтожить святого, изгонявшего их из тел одержимых и разившего силой молитвы.