А она стояла и смотрела на них.
Пробивной Козлов
Василий Петрович Козлов (сокращенно Козел), тридцати семи лет, прибыл в подмосковный пансионат на семинар молодых талантов.
Пушкина в тридцать семь лет уже убили, а Козел все еще молодой талант. Летоисчисление среди талантов ведется как среди черепах. Говорят: черепахи живут триста лет. Они никуда не торопятся, кожа толстая. Для черепах сорок лет – самая заря. А талант существует вообще без кожи. И сорок лет для человека – половина жизни. Об этом и примерно об этом думал Козел в одиннадцать утра, сидя в «зимнем саду» – так называлась самая большая комната в пансионате, уставленная пальмами в бочках и кактусами в горшках.
Козел сидел возле пыльной пальмы, слушал очередного мыслителя. На семинар приглашались социологи, политические обозреватели, космонавты, барды. Среди них были личности, а были и «козлы». Личности говорили про свое дело, а «козлы» сыпали общими фразами, где каждое слово в отдельности что-то значит, а собранные вместе – не значат ничего, оставляя впечатление барабанной дроби.
Козел сидел под пальмой и под барабанную дробь думал: на что ушли тридцать семь лет?
Первые семнадцать лет – общеобразовательная школа. Это как положено. Два года армии – школа озверения. Путь от человека к обезьяне. Далее пять лет инженерно-строительного института. Как узнать, что ты талант? Никак. Просто особая энергия и особая тоска. Как будто живешь на другой скорости, чем все остальные люди. С последнего курса института взял и упал во ВГИК. Рисковал. Мог сесть между двумя стульями: отсюда ушел, туда не попал. Но поступил. Взяли. Победителей не судят. Друзья сказали: «Молодец, Козел. Пробивной». И он чувствовал себя как Буратино, заполучивший золотой ключик. Стоит только подойти и отпереть железную дверь в стене. А за дверью – СЛАВА, ДЕЛО, ДЕНЬГИ, – и все это вместе называется СЧАСТЬЕ.
Козел учился от случая к случаю, однако талант не зависит от суммы знаний. Можно хорошо учиться и быть бездарным. А можно наоборот. Информация и интуиция располагаются в разных отделах мозга, между собой не сообщающихся.
В двадцать девять лет Козел окончил институт и получил право на дебют. Он давно хотел снять рассказ ОДНОГО автора. У него все внутри тряслось от желания снять этот рассказ. Ему было ясно КАК. И про что. И зачем. Но редакторша – старая дева, курица в круглых очках – сказала ему простеньким голосом:
– Я не советую вам брать ЭТОГО автора. Возьмите ТОГО.
– Но мне не нравится ТОТ, – удивился Козел. – Мне нравится ЭТОТ.
Редакторша знала, что за ЭТОГО автора могут выгнать с работы. А работой она дорожила, поскольку студия размещалась рядом с домом. Через дорогу. Пять минут – и ты на месте, и тебя не мнут и не мызгают в общественном транспорте.
За «нет» не будет ничего. А за «да» придется отвечать.
Дело было в том, что этот автор инако мыслил и жил в зарубежье. А тот мыслит правильно и живет в Подмосковье на собственной даче.
– Я вам не советую. Вы провалитесь, – дипломатично намекнула Курица.
– Но ведь я провалюсь, а не вы, – резонно возразил Козел.
– Отчего же? Я редактор. Я отвечаю. Мы связаны одной цепью.
Козел смотрел на ее скучное, бездарное личико.
– Но я предпочитаю провалиться по своей вине, а не по вашей.
…На эти разговоры ушло пять лет. Козел ходил к Главному. Потом к САМОМУ ГЛАВНОМУ. Никто не хотел рисковать, и все возвращалось на круги своя, на скотный двор, к Курице. Козел снова входил к ней. Она разводила короткими ручками-крылышками.
У Козла густела кровь от безнадеги и ненависти. На ноге вылезла вена, похожая на восклицательный знак. Золотой ключик заржавел и деформировался, должно быть, оттого, что Козел постоянно сжимал потные кулачки.
Кирка каждый день спрашивала: «Ну как?» Потом надоело спрашивать. Она перестала в него верить, стала потихонечку презирать. И когда обнимала его ночью, то презирала себя за то, что спит с ничтожеством. И он невольно унижался до раба. Днем унижен. Ночью унижен.
Жили в долг. Козел не научился просить, это делала Кирка. Она изучила механизм одолженцев – тех и других: тех, кто одалживает, и тех, кто дает. Выработала действенную тактику: просить внезапно, как бы между прочим. При такой подаче труднее отказать. Люди реагировали трояко. Одни отказывали сразу, также между прочим, но очень определенно. Другие терялись, просили перезвонить, перекладывали звонки и в результате не давали. Третьи соглашались, подробно оговаривая срок возврата, и лица при этом у них были виноватые.
Деньги портят дружбу. К дружбе, к бескорыстному соприкосновению душ примешивается что-то конкретное, похожее на шелудивую собаку, воняющую псиной. С одной стороны, вроде ничего собачка, с другой стороны – воняет.