Внеклассное чтение

Вера Павловна! Ты не ушла разве? Я «баба» сказал не в том смысле, а ласкательном. «Баба» с ударением на последний слог, уменьшительное от «бабочка». Я ведь люблю тебя, Вера. И ум твой, и нежный наклон головы, и роскошные волосы, и особенную, аристократически-породистую манеру ходить или присаживаться в кресло. Особенно нравятся мне в тебе – эти итальянские туфли на каблуках.

«Знаешь что, ты сейчас получишь!»

Вера! Перестань! Убери кулачки свои, а то люди подумают, не дай Бог, что у нас «отношения». Скажут: «Видишь, как учит своего, видать «ходок». Приревновала».

«Дурак. Глупый дурак». Ладно. Кто будет продолжать – ты или я?

«Имей в виду, я все проверю. Вертушкова своего хоть де Садом выставляй, а наша Дарья Игоревна Захарьина-Орлович – светла и чиста. И девственна! И не хмыкай».

Тогда слушай.

… … …

Дидактическая повесть о бороде Ивана Петровича, с надлежащей моралью. Рекомендовано.

Иван Петрович был бородат. Сидя августовским, каким-то театральным вечером на берегу озера на раскладном полотняном стульчике (все было чудно и зыбко, как декорация), он крепко задумался, даже размечтался, и время дрогнуло и пошло, не дожидаясь окончания грез. Время шло, и борода Ивана Петровича, подчиняясь высшему закону гармонизации с пространством, стала расти. Она доросла до колен, сползла на теплый песок, потихоньку перебралась на другой берег озера, взобралась на растворяющиеся в небе горы и покрыла собой весь доступный Мир.

И Мир принял ее, и изменился.

Человеческая цивилизация приспособилась к бороде Ивана Петровича, да что там «приспособилась»! Сама цивилизация теперь существовать не могла без бороды! Владение прядью, даже волоском бороды давало неисчислимые преимущества – тут вам и лучшие женщины, машины, здания и лучшие климатические условия, банковские ставки тоже. Естественно, за обладание хоть мизерной частью бороды шла жестокая борьба, часто перерастающая в международные конфликты. Когда-нибудь, когда догадаются выделить грант, я намерен написать многотомную «Историю бородатых войн». Подвигам героев – числа не было! Верные Жены и Строгие Матери благословляли гордых мужчин на смерть ради бороды. Барды пели песни, прославляющие воинственных владетелей разных прядей бороды, писались оперы о бороде, создавались архитектурные «бородатые» стили и «бородатая» литература. Снималось кино, рождалась философия – все было бородато и пышно. Борода казалась смыслом существования этноса. Дело чуть не дошло до коллективного самоуничтожения – если борода не вся принадлежит мне, зачем тогда и жить?

Но разум возобладал над инстинктом хищников – ряд международных ассамблей покончил со всеми спорами, и хотя крови между прядями было пролито много, и жажда мести была сильна в сердцах, воцарился покой и мир. Теперь никто не посягал на соседскую часть бороды, довольствуясь своей, хотя бы седой волосинкой.

И мир принес радость, но одновременно принес расслабленность духа. Народ, отлученный от сурового, но дисциплинирующего ремесла воина, размяк духом и впал в ересь. Только воинственная цивилизация бороды давала мощный импульс развитию наук и искусств. Только борьба за бороду заставляла человеческий ум мыслить.

И наступила эпоха разврата. Олигархи бездумно, безыдейно владели бородой, а тот, кто был обделен, потянулся в мистику, стали возникать секты «бородопоклонников», всерьез призывавших лучших из дочерей сожительствовать с бородой, дескать, так народится новое поколение избранных. Возникли вздорные философские учения – вот тоже тема для исследования – учения нагло утверждающие, что «электрон все-таки исчерпаем, а борода – нет». Искусство опустилось до переписывания «бородатых» анекдотов, экономика, без живительной подпитки конкуренции, скатилась до уровня производства «бородатых» суррогатов. Наконец, цивилизация человеческая стала походить на Римские Луперкалии в лупанарисе времен Мессалины – люди презрели старость, требуя одной афродизированной юности, презрели простую добропорядочность и честность, требуя успех и удачу, а вместо ума требовали ловкость языка, приводя в пример ведущих ток-шоу.

И тут Иван Петрович очнулся от своих грез. Он с удивлением обнаружил, что его борода стала чересчур велика, хотя бы даже для общественного транспорта, но по случаю, у него с собою был складной ножичек с выдвигающимися ножницами, и Иван Петрович одним духом отхватил всю бороду прочь. Да и пошел себе, может быть даже и по делам.

А борода умерла.

Смерть бороды повлекла за собою крушение всей мировой экономики. Политическая карта мира тоже изменилась – границы стали не нужны и неинтересны – за ними, как и всюду, живой бороды не было, а были лишь мертвые волосы. Наступил голод, пошли эпидемии, и человечество, ни сделав ни единого выстрела само в себя, оказалось на грани уничтожения. Редко где блистал теперь в ночи, лежащей, как пантера, между покинутых городов, тихий огонек костра бродяги-охотника. Но если полететь на ангельских крыльях над спящей землей, через одну – две тысячи верст-километров такой огонек все ж попадался.