Влюбленный злодей

– После моего ухода от Борковских, – продолжил я, – Амалия Романовна наверняка учинила допрос горничной Евпраксии на предмет того, о чем я ее расспрашивал и что она мне отвечала. А когда узнала мои вопросы и ответы на них служанки, то сделала вывод, что я не собираюсь идти по проторенному следствием пути и намерен во всем разобраться самостоятельно. Почему-то это ей показалось нежелательным, и она рассказала о моем визите и повторном допросе Евпраксии Архиповой своему супругу.

Генерал Борковский подумал-подумал и пришел к заключению, что мои вопросы к горничной Архиповой и само ведение расследования по делу отставного поручика Скарабеева представляют угрозу для репутации дочери. Отказавшись ужинать, он отправился к барону Аллендорфу, с которым был накоротке. Александр Юльевич намеревался посоветоваться с бароном и сообща найти такое решение вопроса, чтобы уже ни у кого, включая меня, не оставалось сомнений, что Скарабеев виновен по всем пунктам. А графиня Юлия Александровна – бедная жертва бессердечного мерзавца, получившая вследствие его бесчеловечных деяний тяжкую болезнь и достойная самого искреннего сострадания.

Решение было найдено! Вернее, был найден свидетель в лице камердинера барона Федора Осипчука. Он должен был показать, что у Скарабеева и лакея Борковских Григория Померанцева имелась связь и что этот лакей, вероятно, подкупленный Скарабеевым, выполнял разные его поручения и помог ему пробраться в спальню Юлии Александровны в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля. Однако…

– Вы не можете этого утверждать, – перебил меня Николай Хрисанфович. – Генерал Александр Юльевич Борковский и барон Геральд Францевич Аллендорф одни из самых уважаемых людей в городе! А вы оскорбляете их подозрением, что они нашли лжесвидетеля, который… которого…

Орденоносный старикан замолчал, негодуя и подбирая нужное слово. Мне ничего не оставалось, как вынуть из рукава решающий козырь…

– Это вовсе не подозрение, – твердо заявил я и, эффектно выдержав паузу, изрек: – Это факт. В моем отчете, что лежит на столе господина окружного прокурора, имеются показания камердинера барона Аллендорфа Федора Осипчука, где он признается в том, что его хозяин барон Аллендорф и генерал Борковский настояли на том, чтобы он стал «свидетелем», и подучили его, как это сделать. Кроме того, – я решил, что пришла пора раскрыть все карты, – у Григория Померанцева на вечер двадцать восьмого июля имеется неопровержимое алиби. В то время, а это одиннадцатый час вечера, когда лакей Борковских якобы разговаривал с поручиком Скарабеевым, Григорий Померанцев находился в доме Беляева, что на углу Алексеевской улицы и Грузинского переулка у некой Агафьи Скорняковой, матери троих малолетних детей. Ее показания и показания самого Померанцева имеются в моем отчете… Так что, милостивые государи, свидетель Федор Осипчук, вне всяческого сомнения, фальшивый. А это значит, что вечером двадцать восьмого июля у особняка Борковских не было ни Григория Померанцева, ни поручика Скарабеева. И сношений между ним и лакеем Борковских Григорием Померанцевым не имелось и не имеется. Что в свою очередь означает, что никакой помощи от Померанцева Скарабеев не имел. А это еще одно доказательство того, что проникновения в спальню Юлии Александровны – по крайней мере со стороны поручика Скарабеева – не было. Ну не по воздуху же он к ней влетел, ей-богу!

Я оглядел помрачневшего окружного прокурора Бальца и несколько растерянного судебного следователя Горемыкина. Мне даже стало их немного жаль, поэтому я продолжил свое повествование спокойным и доброжелательным тоном:

– Теперь позвольте мне договорить далее. Итак, первые подметные письма появились в мае месяце, и это явилось началом драмы. Продолжением ее стал случай с неудавшимся утопленником, о чем я обещал вам рассказать. Так вот, рассказываю. – Я обвел взглядом своих слушателей. – В конце июня месяца сего года, днем, когда молодая графиня Юлия Александровна играла на рояле в гостиной, прямо напротив окна остановился некий молодой человек. Он стал смотреть в окно, после чего начал выказывать девушке свой восторг…

– Прошу прощения, а как проявлялось выказывание восторга? – поинтересовался окружной прокурор Бальц.