Влюбленный злодей

– «Всяко. И руками махал, и слова разные говорил, и на свидание барышню звал». Так ответила на подобный вопрос горничная Евпраксия Архипова, – отозвался я и тотчас пояснил: – Я ведь рассказываю вам о случившемся со слов горничной Евпраксии Архиповой, которая стояла рядом во время беседы Юлии Александровны и ее матушки и слышала, как юная графиня пересказывала произошедшее событие…. А потом молодой человек, закончив выражать свой восторг в адрес юной графини, как был в одежде, так и сиганул с набережной в Оку! Если бы не расторопные лодочники, находившиеся поблизости и вытащившие молодого человека за шкирку из воды, он непременно бы утоп. А на следующий день Юлии Александровне пришло анонимное письмо от того самого неудавшегося утопленника, который признавался, что намерение утопиться пришло к нему из-за неразделенной любви к юной графине. И из-за того, что этой любви никогда не суждено стать взаимной… Кстати, – посмотрел я на орденоносного старикана, – вы знали о неудавшемся самоутоплении в конце июня сего года?

– Нет, – не сразу ответил Николай Хрисанфович.

– Правильно… – кивнул я удовлетворенно в ответ. – Потому что если бы таковой инцидент случился на самом деле, уж кто-кто, а вы бы обязательно о нем знали…

– Что вы хотите этим сказать? – едва ли не в один голос спросили судебный следователь Горемыкин и окружной прокурор Бальц, устремив на меня рассерженные взгляды.

– Только то, что неудавшееся самоутопление молодого человека – всего лишь выдумка Юлии Александровны, – без тени сомнения ответил я. – Или «натуральная басня», как выразился один околоточный надзиратель, который по заданию пристава Протасова пытался найти свидетелей попытки самоутопления молодого человека и последующего его спасения, но ничего так и не нашел. Оказалось, что только Юлия Александровна видела этого молодого человека, который на ее глазах пытался утопиться и которого спасли лодочники. Сами же лодочники, которые едва ли не круглые сутки проводят на реке, об этом происшествии – ни слухом ни духом…

А теперь скажите мне, господа, не является ли все это нездоровой игрой воображения и галлюцинаций? И если так, то что это, как не явный симптом душевной болезни, которая к настоящему времени приняла уже более тяжелые формы? Далее, – обвел я глазами своих слушателей, – кто, по-вашему, написал и на следующий день подбросил письмо с признанием в любви, если ни самоутопления, ни молодого человека, пытавшегося это сделать, не существовало? Да никто… кроме самой Юлии Александровны. В этом у меня нет никакого сомнения, однако о письмах поговорим немного позже…

* * *

Надо было видеть, как поразились услышанным окружной прокурор Бальц и судебный следователь Горемыкин. Николай Хрисанфович вообще думал заткнуть меня и поставить на место контраргументами. Однако я продолжал сыпать доказательствами, в то время как Горемыкин оставался молчать, ибо возразить ему было нечем.

О чем думал Владимир Александрович, мне было неведомо. Скорее всего, он был разочарован в Николае Хрисанфовиче. Ведь не зря же он пригласил его присутствовать при сдаче моего отчета о проведенном расследовании. Верно, рассчитывал, что старик сумеет отстоять свою точку зрения и подмять мою. И тогда ему, прокурору Окружного суда, не придется портить отношения с таким влиятельным господином, как директор кадетского корпуса генерал-майор граф Борковский. Это если с бывшего поручика Скарабеева снимут все обвинения, а дочь генерала общество посчитает лгуньей или душевнобольной…

– Также является выдумкой Юлии Александровны и нападение на нее поручика Скарабеева, – решил продолжить я свою мысль о нездоровом состоянии юной графини. – Как я уже говорил, обе выдумки есть следствие ее болезни, которая началась не после мнимого нападения на нее в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля, а, по крайней мере, двумя месяцами ранее.

Юлия Александровна весьма впечатлительна от природы. Это подтверждает в своем экспертном заключении врач-психиатр и психографолог Илья Федорович Найтенштерн, которого я специально вызвал из Москвы. Страдая начальными симптомами тяжкой болезни, что спутала ее воображение, Юлия Александровна стала считать себя жертвой навязчивого человека, то бишь Скарабеева, который якобы преследует ее письменными посланиями с оскорблениями и угрозами. Ненормальная игра воображения приводит девушку к тому, что она выдумывает покушение на себя, причем наносит себе побои и ножевые раны. Весьма тяжкие, по показаниям ее близких…

– Вы считаете, что эти тяжкие ножевые раны Юлия Александровна нанесла себе сама? – первым задал мне ожидаемый вопрос окружной прокурор Бальц (я полагал, что вопрос этот непременно задаст мне Николай Хрисанфович). – Да как же это возможно, право?