Влюбленный злодей

– Ну, коли следователь по особо важным делам настаивает, что свидетеля надо допросить, то ничего не остается, как допросить этого самого свидетеля. – Николай Хрисанфович привстал со стула и слегка поклонился: – Будет исполнено, господин Воловцов.

– Благодарю вас, – поклонился я в ответ и вышел из кабинета судебного следователя, мягко прикрыв за собой дверь.

Кажется, придется еще раз допросить горничную юной графини Борковской Евпраксию Архипову. Назрела у меня к ней еще парочка вопросов…

* * *

Доверия к Грише Померанцеву у меня было крайне мало, его показания надлежало проверять с особой тщательностью, тем более что бывший лакей сумел очень быстро переквалифицироваться в грабителя и соучастника убийства ночного сторожа. И первое, что следовало сделать: проверить его алиби в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля. С его слов, в это время он посещал «несчастную бабу» Агафью Скорнякову. Ее следовало допросить. И я незамедлительно отправился по адресу.

Признаться, я не очень рассчитывал, что такая женщина вообще существует, и уж тем более не очень верилось, что она проживает по указанному Григорием Померанцевым адресу. Однако я ошибся: в доме Беляева на углу Алексеевской улицы и Грузинского переулка действительно обитала Агафья Скорнякова, вдова с тремя малыми детьми на руках…

Дом, в котором она проживала, оказался двухэтажным купеческим особняком: первый этаж – каменный, второй – деревянный. Когда-то, может с полвека назад или чуть ранее, на первом этаже дома располагалась лавка или небольшой магазинчик. А потом то ли держатель лавки разорился, то ли наследники купца Беляева решили свернуть торговлю и дом переустроили. Понаделали на обоих этажах новые стены и перегородки, устроив небольшие квартирки, и стали простыми домовладельцами, сдающими жилую площадь постояльцам. Доход, конечно, по сравнению с торговлей небольшой, однако забот куда меньше, да и делать практически ничего не надо, кроме как вести книгу постояльцев да вовремя собирать с них квартирную плату. Ну и еще разве что своего околоточного на Пасху и Рождество умаслить каким подарком или денежкой, чтобы санитарный досмотр проводился вполглаза, и пристав о том ничего не ведал.

Квартирка у Агафьи Скорняковой была небольшой, если не сказать крохотной: две комнатки площадью не более трех квадратных саженей каждая и кухонька, в которой двоим не разминуться.

Когда я постучал в дверь, открыл мне ее малец годов пяти в длинной синей рубахе.

– Взрослые дома есть? – спросил я его.

Малец глянул на меня и, обернувшись, закричал в глубь квартиры:

– Мама-а-а!

На зов сначала показалась девочка годов четырех в такой же рубахе до пят, служившей ей платьем, за ней следом вышла женщина с годовалым ребенком на руках.

– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Иван Федорович Воловцов. Я судебный следователь по особо важным делам…

Четыре пары глаз внимательно уставились на меня.

Малец, открывший мне дверь, и его сестренка смотрели с опаской и откровенным любопытством. Годовалый ребенок глядел на меня неотрывно и явно думал о чем-то своем, житейском. Взгляд матери мальцов был усталый и затравленный. Так на посетителей в зоологическом саду смотрят дикие звери, чья жизнь протекает в неволе, ограниченной размерами клетки. Как ни крутись, как ни мечись из угла в угол, а познать раздолье не позволят крепкие железные прутья. И судьба твоя – куковать в заточении до конца дней.

У этой женщины, что смотрела на меня, тоже была своя клетка: крохотная квартирка, на оплату которой нужно было еще заработать; на руках дети, которых надо кормить и одевать; а еще был муж, нуждавшийся в опеке не меньше, чем малое дитя. «Просто несчастная баба», – вспомнил я слова Гриши Померанцева и понял, насколько он был прав. Мне стало неловко от своего благополучия и силы.

– Вы разрешите пройти? – как можно деликатнее спросил я.

– Проходите, – посторонилась женщина, пропуская меня в квартиру.

Комната, куда я вошел, несмотря на небольшие размеры, показалась мне почти пустой. Собственно, она бы таковой и являлась, если бы не стол с парой стульев посередине, застеленная кровать в углу, старый комод, помнящий, наверное, еще времена незабвенного Государя Императора Николая Павловича, и затертый половичок под ногами.

Я присел на стул возле стола, женщина села напротив меня, усадив годовалого ребенка на колени. Дитя не хныкало, не капризничало и все так же смотрело на меня выразительно, думая о чем-то своем. Малец с сестренкой встали возле матери и тоже поглядывали на меня, о чем-то между собою перешептываясь.

– Я пришел задать вам всего один вопрос, – произнес я, глядя на усталую женщину. – Вы разрешите?

Агафья Скорнякова кивнула. Дескать, задавайте.

– Прошу вас припомнить день двадцать восьмое июля и рассказать мне, что вы делали в этот день вечером.

Какое-то время Агафья сидела задумавшись. Верно, вспоминала события, потом как-то вдруг встрепенулась и с готовностью уточнила:

– Это в тот день, когда на генеральскую дочку напали?