Владыка башни

– Да, госпожа, я не умею читать. Полагаю, вы это поняли ещё в нашу первую встречу.

– Я не порицаю вас, милорд. Я хочу только помочь.

– Мать пыталась меня научить, но я был таким шалопаем, что не мог усидеть на стуле дольше нескольких минут, да и то если передо мной стояла еда. – Ваэлин взял верхний лист, развернул и уставился на мешанину букв. – Она заставляла меня, но я так и не смог уловить смысл азбуки. То, что для неё было поэзией или интересной историей, мне представлялось бессмысленными каракулями, рассыпанными по странице. Матери с трудом удалось научить меня писать своё имя, но затем ей всё это надоело. А потом я оказался в ордене, где перо мне и вовсе было ни к чему.

– Я читала о людях с подобной проблемой, – заметила Дарена. – Все же мне представляется, что её можно преодолеть, приложив определённые усилия. Буду счастлива помочь вам в этом.

У Ваэлина был соблазн отказаться, сославшись на нехватку времени, однако искренность в голосе советницы заставила его повременить с ответом. «Я добился её уважения, – понял он. – Что же она во мне увидела? Призрак своего отца? Погибшего мужа-сеорда? Но ведь ничего похожего нет». Его взгляд упал на холщовый свёрток, стоявший в углу палатки. Несмотря на все горестные вести, холстина так и осталась неразвёрнутой. Всякий раз, когда его пальцы касались шнурка, Ваэлин опять ощущал внутреннее сопротивление. «Она ещё увидит, как я убиваю».

– Что ж, возможно, я смогу выкраивать часок по вечерам, – сказал он. – И вы будете меня учить, если захотите. Хоть какое-то развлечение после дневных марш-бросков.

Она с улыбкой кивнула и начала читать:

– Достопочтенная гильдия ткачей с прискорбием вынуждена оповестить владыку башни о непомерных ценах на шерсть, которую заломили овцеводы Западного берега, желая придержать свои запасы до лучших времён…

* * *

Ночной лагерь всегда один и тот же, на любой войне и в любой армии. Антураж, звуки и запахи никогда не меняются, будь то пустыня, лес или горы. Над палаточным городком разносилась музыка – в каждой армии есть свои любители помузицировать; слышался смех или сердитые возгласы – солдаты резались в кости. Тут и там сидели группки друзей – говорили о доме, вспоминали оставленных близких. В знакомой обстановке Ваэлин чувствовал себя спокойно и уверенно. «Они быстро становятся армией, – думал он, прохаживаясь по лагерю, вне света костров и никем не замеченный. – Но будут ли они биться как одно целое?»

Внезапно он замер. Оглянулся, всматриваясь в зубчатый силуэт деревьев на опушке. «Мечу обучен, а вот на ногу тяжеловат», – подумал Аль-Сорна. Песнь крови зазвучала новой тревогой.

– У тебя ко мне какое-то дело, мастер Даверн? – обратился он к тени.

Последовало молчание, затем – приглушенное проклятье, и из темноты показался Даверн-корабел, он сжимал рукоятку висящего на боку меча. Ваэлин заметил бисеринки пота на его верхней губе, однако, когда парень заговорил, его голос был спокоен:

– Вижу, вы по-прежнему не вооружены, милорд.

– Речь уже подготовил? – спросил Ваэлин, не обращая внимания на его слова.

– То есть? – Даверн был сбит с толку.

– Ты же собирался мне сказать, что твой отец был прекрасным человеком и что, убив его, я разбил сердце твоей матери. Как она, кстати?

Рот Даверна перекосился, парень издал хриплое рычание. Время словно остановилось. Ваэлин почувствовал, что он готов прекратить притворство.

– Мать до самой своей смерти ненавидела вас, – проговорил он наконец. – Она бросилась в море, когда мне было двенадцать.

На Аль-Сорну обрушились тяжёлые воспоминания. Ледяной дождь, льющий как из ведра, кровь, стекающая по песку, шёпот умирающего мужчины: «Моя жена…»

– Я не знал, – сказал Ваэлин. – Извини…

– Я сюда не за извинениями пришел! – Юноша решительно шагнул к нему.

– А за чем же тогда? Разве моя кровь смоет твоё горе? Или склеит разбитую жизнь? Неужели ты действительно думаешь, что своим поступком добьёшься чего-нибудь, кроме виселицы?

– Я пришел восстановить справедливость… – Даверн наступал, не отнимая руки от меча, но замер, как вкопанный, когда Ваэлин расхохотался.

– Справедливости? – переспросил тот, отсмеявшись. – Однажды я тоже пытался добиться справедливости у одного старого интригана. И он дал мне её, эту самую справедливость, вот только взамен мне пришлось отдать ему свою душу. Я сделал это ради тебя и твоей матери. Разве Эрлин не рассказывала?

– Мать говорила, что ты солгал, – ответил Даверн. В его голосе прозвучала неуверенность, но лицо по-прежнему было искажено злобой, а в тоне слышалась угроза. «Ненависть, копившаяся всю жизнь, не уходит после нескольких слов». – Она обманывала себя, хотела этим смягчить свой гнев, – продолжил Даверн. – Хотела отвратить меня от моей цели, но моё дело правое.

– Ну так убей меня сейчас же, и покончим с этим. – Ваэлин широко развёл руки. – Раз уж твоё дело правое.

– Где ваш меч? – требовательно вскричал Дарвен. – Берите клинок и сражайтесь.

– Мой меч не предназначен для таких, как ты.

– Проклятье! Идите сейчас же за мечо…

Из рощицы послышался тихий щелчок, словно хрустнул прутик.