Владукас

— Ну, в таком случае, я думаю, у нас есть где спрятать раненого, — сказала мама, слегка волнуясь. — Вторая половина хозяйского дома пустует. Туда никто не ходит, и там есть два выхода: один — во двор, другой — к лесу. Более безопасного места нельзя и придумать. Только не выдадут ли его немцам наши хозяева?..

— Не думаю, — ответил партизанский командир, — они слишком трусливы для этого и дорожат своим благополучием. Кроме того, немцы отсюда далековато. По соседству с вами, в поместье Гильвичай, живут несколько полицейских, но они для нас не представляют опасности. Так что поговорите с хозяином…

Мама объяснила просьбу партизан пану Йонасу.

— О, пожалуйста, пожалуйста! — опять закивал он головой, кланяясь и показывая большие зубы. — Прошу пана раненого партизана к нам в гости… Да, да, можно у нас и целую неделю, можно две, пока не приедет из Битенай паняля учительница, — перевела мама.

— А кто такая паняля учительница, пан Йонас? — спросила она.

— О, паняля учительница Стефа Габриолайтите — дочь очень богатых родителей. Она не любит русских.

— Но почему она должна приехать к вам, пан Йонас?

— Потому что мой второй дом — ее школа.

— Что вы говорите, пан Йонас? Какая же это школа?

— Да, да, пановья, это ее школа, — твердил Каваляускас.

С большим трудом мама и высокий партизан поняли наконец, что вторая половина хозяйского дома, пустовавшая в настоящее время, действительно является начальной школой, но принадлежала она не государству, а Каваляускасу Йонасу, который за аренду помещения собирал с учеников соответствующую плату. Йонас пояснил, что учебный год у них начинается после уборки урожая, когда ученики освободятся от полевых работ.

Партизаны быстро опустошили стол, поблагодарили хозяина и ушли, предупредив, что скоро вернутся. И действительно, не прошло и часа, как на дворе снова залаяла собака. Хозяин цыкнул на нее и побежал встречать. Послышался скрип колес. Подвода остановилась за ближайшими кустами, не доезжая до парадного входа в дом. Двое партизан бесшумно сняли с нее раненого и понесли в школу. Здесь они осторожно положили его в дальнем углу, за печью, где был второй выход в лес. Коротко попрощались с ним и ушли, предупредив хозяина, что если с их товарищем что-нибудь случится, то он ответит за него своей головой. Мама перевела ему эти слова.

Йонас поднял кверху руки:

— Боже упаси, пановья!.. Боже упаси!..

Когда все ушли, я подошел к раненому, который лежал на полу лицом кверху, укрытый шинелью, и тихонько стонал. Луна, глядевшая в окна, освещала его круглую стриженую голову и совсем еще юное лицо с ямочками на щеках и тонкими, крепко сжатыми губами. Черные, изящного рисунка брови сходились на переносице.

Склонившись над ним, я сочувственно спросил:

— Больно, дяденька?

Раненый открыл глаза:

— Нет, сейчас уже не очень… А ты, видать, русский?

— Русский.

— Откуда?

— Из Дятькова.

— Что же это город такой или деревня?

— Город.

— А где он находится?

— На Брянщине.

— Так ты из партизанского края, значит. Приходилось мне и там летать… Но сам я из Ленинграда. Николаем зовут, Власовым.

— Вовка.

— Ну, вот и познакомились. А теперь, Вовка, помоги мне сесть — надоело лежать.

Я с готовностью взял его протянутую руку, помог ему приподняться и прислониться спиной к стене. В расстегнутом вороте военной гимнастерки показались белые бинты, пропитанные кровью.

— А ты куда ранен, дядя Коля? В грудь?

— Да, в основном в грудь, и левая рука — навылет… Но и фашистам от меня досталось. Весь их обоз с боеприпасами поднял в воздух. Сполна рассчитался с ними за свой сбитый истребитель…

Николай рассказал о том, что перед самой войной окончил Качинскую военную школу пилотов, что близ Севастополя. Летом 1943 года при выполнении боевого задания на Ленинградском фронте его сбила вражеская зенитная артиллерия и он попал в плен. Немцы заточили его в Шяуляйский концлагерь для военнопленных, который, оказывается, находился рядом с тем, где сидел я. Мы были соседями по концлагерям, и, очевидно, бежать нам помогли одни и те же люди. После побега Николай Власов пришел на конспиративную явочную квартиру антифашистского комитета города Шяуляй, которая мне была так хорошо известна: улица Жемои, дом № 6. Здесь его переодели, накормили и на следующий день переправили в другой дом, откуда в сопровождении «таинственного» незнакомца, одетого в форму гестаповца, вывели из города в лес. Кто же был этот «таинственный» незнакомец? Не тот ли портной, который таким образом водил по городу и нас с мамой? С того вечера все ночи я проводил с раненым и днем часто навещал его, чтобы принести поесть, протопить печь в школе, помогал ему промывать и перевязывать раны. Однажды пришел к нему и вот что увидел. Закинув за голову руки и задумчиво уставившись в одну точку, дядя Коля тихонько напевал:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…