Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Час задумчивый строгого ужина,
предсказанья измен и разлуки.
Озаряет ночная жемчужина
олеандровые лепестки.
Наклонился апостол к апостолу.
У Христа – серебристые руки.
Ясно молятся свечи, и пó столу
ночные ползут мотыльки.

Не пройдем мимо музыкальной темы. В. Д. Набоков обожал оперу, любил петь, хотя делал это непрофессионально (а еще умел величественно взять несколько аккордов знаменитой увертюры к «Руслану и Людмиле»), слышал все произведения в исполнении всех или почти всех певцов, в том числе и за пределами России, нередко устраивал музыкальные вечера, на которых выступал, по слухам, молодой Шаляпин, пользовался авторитетом в музыкальных кругах. Оказавшись в Берлине, Набоков продолжал посещать музыкальные вечера, захаживая также в здание филармонии, даже не предполагая, какую роль оно сыграет в его жизни. Как вспоминал его племянник Николай Набоков, американский композитор, в те годы Берлин был цитаделью классической музыки, в немецкой столице жили десятки крупнейших дирижеров, музыкантов, певцов и певиц и даже кто-то из композиторов.

На старшего сына В. Д. Набокова музыка оказывала значительно меньшее влияние. Володе пытались привить любовь к ней, но без особого успеха. Многократно он признавался музыке в нелюбви и непонимании, впрочем, неплохо разбираясь конкретно в опере (не исключено, это связано с тем, что опера – жанр, существующий на границе музыки и литературы), но зато природа частично отыгралась на его сыне Дмитрии, внуке ВДН, который стал оперным певцом, обладателем солидного баса (хотя больших высот не достигший, а больше прославившийся как распорядитель интеллектуального наследства своего отца). Впрочем, даже такое неприятие не помешало Владимиру Набокову – младшему написать пару сильных рассказов, один из которых просто потрясает. Он так и называется «Музыка». Фразу из его финала «Знаете, у вас был такой скучающий вид, что мне было вас жалко. Неужели вы до такой степени к музыке равнодушны»? – Набоков, возможно, писал с себя, но рассказ все равно получился поразительным по своей силе, в котором музыка играет ключевую роль.

Завершим же разговор об искусстве и Набоковых театральной темой, хотя говорить о театре всегда непросто, потому что этот вид искусства делится на две части, которые не всегда и необязательно пересекаются: с одной стороны, собственно театральное искусство, режиссерское и актерское мастерство, с другой – драматургия, которая, конечно, непосредственно граничит с «официальной» литературой. Что касается первого – да, В. Д. Набоков с детства любил театр, как драматический, так и оперный, регулярно ходил на премьеры, обсуждал спектакли с родными и друзьями и даже приятельствовал с Константином Станиславским и Владимиром Немировичем-Данченко, создателями МХТ. Когда в 1898 году появился этот театр, Набоков, о ту пору уже сформировавшийся человек со своими эстетическими взглядами (весьма передовыми), от всей души радовался появлению нового театра: это было не просто новое здание и новая труппа, это был совсем иной подход к театральному искусству, его перестройка, что многих очень радовало и внушало большие надежды (которые до 1917 года полностью оправдывались). В. В. Набоков присоединялся к отцу в своей оценке МХТ, хотя едва ли видел много спектаклей: в Петербург-Петроград театр приезжал не так часто, а в Москве Владимир-младший не был ни разу. Ходили Набоковы и на спектакли Мейерхольда и Евреинова, отмечая их новаторство и нестандартность театрального мышления.

А вот что касается драматургии, тут все сложнее. Оба, отец и сын, любили пьесы Бернарда Шоу, Шекспира, Гоголя и, если знать эти тексты, можно в целом представить, какую драматургию ценили Набоковы. Но В. Д. Набоков, при всей своей образованности и начитанности, относился к ней все-таки как зритель и читатель, пусть и искушенный и компетентный, а его сын – с ранней молодости – как автор. Пьесы он начал писать еще до серьезной прозы (эти тексты, хотя по-своему и интересны, точно не входят в набоковский золотой фонд), а уже живя в США, написал два эссе о природе театра и драматургии – «Трагедия трагедии» и «Драматургия», в которых ясно описал свое видение процесса. (Эти тексты настолько интересны, что искать в них ключевые тезисы бессмысленно, хочется процитировать сразу все.)