Визариум. Проникновение миров

– Мы всегда знали, что наша верхушка – моральные дегенераты. Поголовно. А может, где-то просто должно было случиться и почему бы не здесь?

Напарник не нашёлся с ответом. Они шагали через двор под бдительным взглядом охранников, когда Алеш решил поделиться страхами.

– Меня другое пугает, – заговорил он. – Ну хорошо, проклятье карает за грехи. Пока на город набралось всего пять тысяч, а что дальше? Сколько жертв будет за полгода, год?

– Ну ладно тебе! С чего ты взял, что за грехи?

Алеш хохотнул – коротко и отрывисто, как жена банкира полчаса назад. Ришо отворил дверцу да так и застыл, положив руку сверху.

– Ладно, пусть за грехи… но видишь же, горелых стало меньше!

– Просто самые подонки уже в пекле, – проворчал лейтенант, обходя машину. – Давай, парень. Пора возвращаться.

Алеш достал сигарету, пару раз чиркнул зажигалкой. А день, между тем, выйдет тёплый. Иней растаял, город пах, словно кто-то заварил на улицах чай из прелой осенней листвы. Такое бывает лишь в Данице: ноябрь, по ночам замерзшие лужи, а днём – пятнадцать, что ли?

– Зараза, ты что-то хотел сказать, да? – не выдержал Ришо. Завёл машину. Почти с обидой пожаловался: – Почему с тобой так? Скажешь мелочь, а потом ходи весь день, ломай голову. И настроение ни к чёрту.

– Я хотел сказать, что мир меняется, – вздохнул Алеш. Скомкал пустую пачку. – Если грех – не пустые разговоры, а конкретная, мгновенная смерть… всё поменяется и, кто знает, к добру ли?

– А должно к худу? Что ты несёшь!

– Что прошла неделя, и мы вводим чрезвычайное положение. Затем начнётся хаос. Потом сломаются устои, всё общество. Может, и пронесёт. А может, случится апокалипсис, кто знает? Я ладно, а Мирослав ещё совсем пацан.

– Как он, кстати?

– Дома, под охраной дракона. Сходит с ума от скуки. Данка его и на улицу-то не выводит, даже под присмотром.

Ришо сперва фыркнул, но тут же пробормотал:

– Ну, знаешь… Не могу её винить.

– А я тем более. Да и попробовал бы! Я ещё хочу принести пользу городу.

Помолчали. Машины так же деловито сновали вдоль Сенной площади: мимо Основателя, под серым портиком театра драмы – словно сегодня обычный день, как два или три месяца назад. Театру не было дела до их грехов. А вот люди стали крикливей, охочи до сплетен и ссорились по пустякам.

– Думаешь, прям апокалипсис?

– Ничего я не думаю! Не знаю. Пока что ангелы не трубят, и то хорошо.

Ришо надулся, мрачнее тучи – так что до участка доехали без его обычной болтовни. На втором этаже Анна, секретарша полковника, поймала лейтенанта за рукав и шёпотом рассказала новости – а после узнала, что он встал затемно, и пообещала кофе.

На пожарной лестнице кто-то курил, запах тянулся по коридору – и Алеш с облегчением закрылся у себя. Сел за стол. Носком туфли включил компьютер.

И понял, что облегчение вышло совсем недолгим.

Ришо ворвался, словно они не виделись несколько дней:

– Вот! Вот же, смотри!

Он шлёпнул на стол пачку отчётов, с таким видом, будто сам их и составил.

– Ну? Где кражи? Где убийства? Ноль, понимаешь? Ноль! И горелых всё меньше, сегодня уже третий день.

– Вот я и думаю, что самые ублюдки кончились.

– Но это значит, всё к лучшему! А не то, что ты заладил: конец света, туда-сюда. К лучшему же! Город очищается.

Отчёт и в самом деле интересный. Первые страницы – словеса, подписи, Алеш сразу убрал их в сторону, а внутри… по всему выходило, что тяжких и особо тяжких за неделю почти не стало, только дорожные инциденты на том же уровне. Пожалуй, даже больше прежнего. Лейтенант клацнул мышкой по калькулятору: четыре с лишком процента. Да, где-то так и должно быть. Все стали слишком нервными.

– Ну? Что скажешь?

От необходимости отвечать его избавила Анна с дымящейся кружкой в руках.

– Ты слышала, что он придумал? – тут же воззвал к ней Ришо. – Апокалипсис! Всё общество развалится.

– А у меня родня в селе. – Анна улыбнулась лейтенанту и водрузила чашку меж таблиц отчёта. – Там никакого общества. Вы только заранее скажите, чтоб я билеты прикупила.

– Ты сама-то слышишь, что говоришь?

Кофе оказался растворимым и слишком горячим. Алеш решил, что пора заткнуть напарника, но секретарша сама напустилась на парня:

– Ой, мало ли! А на Сенной уже год палатки активистов стоят, и что? А недавно – видели? – покрасили унитаз золотой краской и так на постамент у библиотеки! Говорят, всё из-за того, что верхи набивают карманы и купаются в роскоши. Только я думаю, где золотые унитазы, а где горелые? Что ж теперь, всему верить? – Она хлопнула себя по лбу. – Я вот зачем пришла. Полковник, Алеш. Он хочет тебя видеть.

– И зачем тогда кофе?

– Ой, да что он, зверь, что ли? Придёшь – ещё тёплое будет.

Лейтенант невольно улыбнулся.

Вит тоже тянул кофе – верно, тот самый, из той же банки – и сразу выключил телевизор, едва Алеш вошёл.

– Что там?

– Пикеты, – бесцветно ответил полковник. – Под Збором и администрацией президента. Кричат: все брешете, скоты. И под эту брехню вводите положение.

От недобрых предчувствий свело нутро. «Это просто пикеты, – сказал себе Алеш. – Обычное дело. Их следовало ждать». Он сглотнул. Чувствуя себя идиотом, опустился на стул.