Визариум. Проникновение миров

– Потом начнутся волнения. Нет, за жизнь Мирки не бойся: опять же, проклятье позаботится. Но всё будет. И попытки погромов, и толпы на площадях – всё. В итоге станет только хуже. Хаос – на полгода, год, два. Ты понимаешь, что Мира нужно увезти?

Данка вдруг хихикнула. Совсем как девушка, которую он когда-то знал.

– А ты у нас самый умный! Как думаешь, где мы весь день были? От одной кассы к другой. Поезда все раскупили на неделю, автобусы забиты. А самолёты пока не летают в деревню.

– Куда ты решила ехать? – спросил полицейский.

– Домик в коттеджном посёлке, на краю Свигорского заповедника. Теперь буду переносить бронь.

– Не годится, – отрезал Алеш. – Нужно уезжать ещё дальше. Где вовсе нет людей.

– Ну так устрой всё сам! Тоже мне, нашёлся! Ты так говоришь, будто это просто.

– Я поспрашиваю в отделении, прямо завтра. Хочешь, возьму на пару дней отпуск?

– Можно подумать, тебе дадут! Какого чёрта, да бери, что хочешь…

Данка устала и оттого злилась. Ещё минуты три – а может, пять – лейтенант тянул разговор. Надеялся, что она даст трубку сыну. Не догадалась. А он не стал спрашивать. Уснул он, даже не поужинав. И всю ночь бежал от тьмы, прижимая к груди Мирку.

Но в конце концов в руках его остался пепел.

Звонок разбудил его незадолго до рассвета. Через три минуты Алеш, взлохмаченный, но уже одетый – сбегал по лестнице вниз. Через семь – они с Ришо мчали опустевшими улицами ночного города. Молчали. От Алеша не укрылось, что напарник хоть и напустил решительный вид, но то и дело бросает взгляд на товарища.

Ну да, ну да. Одно дело красоваться перед девицами, случайно показывая кобуру под пиджаком, а это совсем другое. С таким он точно не сталкивался.

На стоянке под шипастой высоткой уже стояла полицейская машина. «Да. Хорошо. Кингстауэр, Ковача шестьдесят пять, всем патрулям… Через три минуты», – трещала изнутри рация. Щекастый сержант бежал к ним через всю стоянку.

– Вызов от службы охраны! – выдохнул он. – Мы были ближе всего. Вам на служебный лифт, он до техэтажа.

Спешить нет смысла, убеждал себя Алеш. Уже нет. Прошло полчаса, если ничего не случилось – то не случится и впредь. И всё же он клял на все корки медленный, мягкий ход кабины. Чёртовы богатеи!

– Сюда! – рявкнул сопровождавший охранник. Лейтенант послушно загрохотал по железным ступеням, что отделяли техэтаж от крыши.

Рассвет едва коснулся неба на востоке. Верхушки небоскрёбов здесь, в центре города, посерели в сумерках, но в остальном Даниц ещё тонул во мраке. Алеш бросился через площадку крыши, к тёмной фигуре на фоне розовой полосы.

– Заткнись! – крикнула в пустоту Марта Повиц. А затем обернулась к следователю и сказала: – Я не могу это сделать. Я просто… Думала, я…

– Ну-ну. Разве вы этого хотите?

Дерьмо! Не один, а два силуэта: Марта прижала к себе девочку. Даже не сразу заметишь.

А потом они все заговорили разом:

– Мама!

– Марта, что это исправит?

– Я просто… Господи, это же вы. Вы!

Лейтенант шагнул чуть ближе. На шипах короны установили прожекторы, по замыслу они должны были освещать высотку на зависть простым смертным. В их свете Марта казалась похожей на колдунью, средневековую ведьму – на прелестном, безупречно гладком лице глаза сияли.

– Я думала, копы шлют мямлей-психологов, – произнесла жена банкира.

– Психолог будет через три минуты.

– Тогда, – она прочистила горло, – у нас ещё есть время.

– Конечно. Конечно, есть. Что вы… – Алеш шагнул ещё ближе, но Марта крикнула:

– Не подходи! Не смей!

Она уселась на парапет, прижимая одной рукой дочь. Одно движение – и нырнет вперёд спиной, вниз, в мир людей, обманутых, погубленных, погубивших самих себя.

Курлыкали проснувшиеся голуби. На щеке лейтенанта задёргался мускул.

– Это психологу я могла наврать с три короба, – криво усмехнулась Марта. Алеш машинально кивнул, не поняв, с чем соглашается. – Но вы всё слышали. Оба. Про девок, про малолеток, про… «жестокое насилие». Да всё! Почти всё.

Рот лейтенанта заполнился горькой слюной. Он что же, выходит, только всё испортил? Психологу она бы сдалась? Дерьмо! И всё, чему его учили для таких случаев, куда-то делось.

– У вас есть дочь.

Встающее солнце подсветило её растрёпанные волосы.

– У вас есть дочь, – передразнила жена банкира. Слова падали, как камни. – Скоро она узнает, кем был отец. – Марта протянула руку, словно для поцелуя, и бросила: – Ну помоги же, что стоишь? Если я уйду, то сделаю это тихо, и так довольно балагана.

Тогда-то всё и случилось.

Алеш, затаив дыхание, сделал шаг – а жена банкира скрючилась, точно от удара в живот. Потом была вспышка, ленивая, медленная, жаркая, как летний полдень, и он невольно зажмурился. Когда ведущая на крышу дверь скрипнула, всё уже кончилось.

Кроме ненависти.

Жгучей и оттого нелепой ненависти смертного – к ублюдку, который взялся карать за грехи.

Похоже, Ришо опомнился первым. Метнулся к Бранке, обнял, зашептал бессмыслицу: что всё станет хорошо, что плохо просто не может быть, а плакать-то зачем – «вот я же не плачу, да? А знаешь, как хочется!» – такие славные девочки держатся, и сейчас будет тепло, дай-ка ручки, иди сюда…