Когда Симеон Новый Богослов (умер в 1022 году) строил свою церковь, человек по имени Анфий, с которым у него был спор о собственности, назвал святого мошенником и лицемером, утверждая, что тот жжет солому, чтобы от дыма цвет его лица стал более аскетичным. Анфий открыто выражал сомнения, что через Симеона истекает божественная сила. Последний разрешил спор при помощи чуда: его враг заболел и умер, причем лицо его приобрело цвет лимона. Симеон сделал это «для устрашения невоспитанных и неразумных людей, чтобы они не презирали святых и обитающей в них благодати» (
«Спеши… вернуться в столицу… Ведь теперь каждый мерзкий и треклятый человек вроде тебя, одевшись в какое-нибудь монашеское платье, может бродить по городу, или подвесив колокольчики к члену, или обернув ноги железными цепями, или шею ошейником… Сразу же Константинополь осыпает такого почестями… и провозглашает его святым выше апостолов… жалует это отродье деньгами и епископскими должностями. Добавлю к этому еще одно… Первые и самые знатнейшие из женщин, а также немало мужчин не так рады в своих домашних храмах иконам святых мужей, написанным лучшей рукой, или честным мощам — куда больше их привлекают посохи, гвозди и вериги этих злодеев и мерзавцев, и после долгих уговоров они покупают все это у них за деньги!» (
Христофор Митиленский (XI век) написал поэму, высмеивающую некоего монаха Андрея за то, что он «покупал кости простых людей как мощи святых и представлял бесчисленные части тел, как будто они от одного и того же святого». Существовала индустрия производства фальшивых реликвий, нацеленная на легковерных дураков. У Андрея было якобы десять рук святого Прокопия и четыре головы святого Георгия.
Одно исследование выявило 226 частиц мощей подозрительного святого Харлампия, почитаемого в различных местах православного мира, в сравнении лишь с 66 частицами мощей святого Иоанна Златоуста[29].
Уже в IV веке почиталось так много частиц Истинного Креста, что епископ Иерусалимский мог утверждать, что весь мир полон ими (
Скучно в церкви
Анастасий Синаит отметил, что большинство людей не могут и часа выстоять в церкви, и когда служба закончится, уходят так быстро, будто здание горит. Если священник хоть немного затянет проповедь, они скорбно вздыхают, зевают, а некоторые даже уходят прежде, чем он закончит. Некоторых больше интересует, кто как одет; они спрашивают друг у друга, когда все закончится, а затем хватают причастие и убегают. Другие болтают и сплетничают со своими друзьями на протяжении всей службы или разглядывают стати присутствующих женщин, превращая Божий храм в бордель. Некоторые люди заключают сделки с собственностью и недвижимостью, торгуя и продавая в церкви. Но и женщины ведут себя ненамного лучше… (Слово о священном собрании и о том, чтобы не осуждать и не злопамятствовать, PG 89, 829–832).
Однажды во время праздника святой Феклы (на юго-востоке Малой Азии) паломники ели вместе на трапезе и сравнивали, что им больше всего понравилось. Одному нравилось великолепие праздника, другому — многолюдство толпы, третьему — собрание архиереев, четвертому — благозвучие псалмов, и так далее. Но один человек сказал, что другим может нравиться что угодно, а он видел самую красивую женщину, выглядывавшую из-за колонн храма, и молился, чтобы она досталась ему. Это привело его впоследствии к серьезным неприятностям со стороны святой (Чудеса великомученицы Феклы 33).
Во время своей проповеди в честь сорока мучеников Севастийских в 383 году Григорий Нисский признался, что его голос не способен преодолеть шум, производимый собравшимися. «Меня едва слышно тем, кто стоит рядом». Он попытался возобновить проповедь, но снова не смог добиться порядка, так что вынужден был прервать ее, произнеся «аминь». Ему пришлось заканчивать проповедь на следующий день (Похвальное слово Сорока мученикам I, PG 46, 756).
Дурные намерения
Два развратных отцеубийцы спорили, как убить своих родителей. Один сказал другому: «Чтобы никто не считал нас отцеубийцами, давай ты убьешь моего отца, а я твоего. И так мы избегнем дурной славы» (Филогелос 152).