Сашка подождал, пока эшелон ушел, и спрыгнул с перрона на полотно. На третьем пути стоял еще один состав, и тоже под парами. Только шел он совсем в другую сторону. Не на фронт, а в глубокий тыл. На Урал. В вагонах и на платформах – громоздкое заводское оборудование, станки, подъемники.
Сашка оглянулся и юркнул под вагон. На той стороне он подошел к четырехосному пульману и три раза свистнул. Тяжелая дверь немного отъехала в сторону. Из щели высунулся Ленька Золотой Зуб.
– Ну как там, поднялся шухер? – спросил он.
– Пока тихо.
– Давай сюда торбу.
Сашка снял мешок и передал Леньке.
– Толстая Клавка лопнет от злости! – засмеялся тот. – Сунется в комод, а грошей-то нема...
– И часов, – вздохнул Сашка.
В щель высунулась еще одна лохматая светлоглазая голова. Сморщив нос, голова мастерски сплюнула сквозь зубы поверх Сашкиной головы.
– Умеешь по фене ботать? – спросила голова.
– По чему? – удивился Ладонщиков.
– Он же бревно, – хмыкнула голова.
– Научится, – сказал Ленька.
– Я способный, – подтвердил Сашка. – В нашем городе действовала шайка «Черный крест». Я там был чуть ли не за атамана. Когда нас замели, меня мильтоны раз пять допрашивали – ничего им не сказал.
– Да что толковать, свой в доску, – сказал Ленька.
Вагон дернулся и пошел. Сашка, держась за железную станину, семенил рядом. Лицо у него было жалкое: он понял, что его могут не взять. И рюкзак у них в вагоне. А куда теперь он пойдет после всего, что случилось? Ни за что в жизни он не хотел бы снова показаться на глаза ребятам...
А того не понимал Сашка Ладонщиков, что это была последняя возможность остановиться, плюнуть на рюкзак с барахлом, вернуться к ребятам и все рассказать. И они бы его простили. Ведь на их глазах Сашка постепенно превращался из честного парня в мелкого воришку. Ребята простили бы Сашку, потому что чувствовали себя в ответе за него. Ведь и они были повинны в том, что он стал таким: сквозь пальцы смотрели на его воровские вылазки за продуктами.
Остановись, Сашка Ладонщиков! Пусть эти чужие тебе парни уезжают на край света, тебе-то что? И ох, как пожалеешь, что сел в этот поезд!
– Ну чего вы? – ныл Сашка, шагая рядом с вагоном. – Говорили – возьмете, а сами... Лень, дай руку?
– Мое слово – закон, понял? – сказал Череп.
– Что я, против, что ли?
Дверь отъехала еще немного. Череп – крепкий парень лет восемнадцати схватил протянутую Сашкину руку и втащил его в вагон.
– До свиданья, мать родная... – визгливым голосом завопил Ленька Золотой Зуб. – А твой сыночек уезжает и вернется ли домой?..
Тяжелая дверь пульмана с грохотом закрылась за Ладонщиковым. Раскачивались, скрипели старые вагоны, скрежетали на стыках стрелок колеса. Поезд набирал скорость. Он увозил Сашку в далекие незнакомые края. Что сулит ему эта длинная дорога?..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДВЕ ВСТРЕЧИ
Скандал разразился вечером на следующий день. Тетя Клава, прижимая к груди вытащенное из комода белье, появилась на пороге своей комнаты. Лицо потерянное, глаза пустые. Ребята сидели за столом и пили чай с земляникой. На большом, желтом столе тоненько пел самовар. Солнце только что зашло, и на белой русской печи суетился желтый зайчик.
– Коровушку мою украли, – шепотом сказала тетя Клава и прислонилась к косяку.
– Коровушку? – удивилась Верочка.
– Ироды проклятые, украли коровушку... Чтоб их громом разразило, чтоб глаза у них, окаянных, лопнули!
– Разве у нее была корова? – тихо спросил Коля Бэс.
– Я не видел, – ответил Витька.
– У вас ведь не было коровы, – сказала Верочка. – Одни куры.
– Все как есть украли-унесли... – все громче говорила тетя Клава. Серебряные ложечки... Золовка на день рождения подарила. Семь годков лежали в комоде – утащили, проклятые. Петенькины часы – тоже. Уходил на фронт – наказывал беречь. Ему их на работе преподнесли в праздник. С надписью. Пожалел, не взял с собой на фронт... Что же это, люди добрые, творится на белом свете?! Все перерыли, вражьи сыны... Кто?! Кто?!
Лицо тети Клавы стало багровым, в глазах заблестели слезы. Голос становился все громче, пронзительнее. Даже в ушах зазвенело. Ребята сидели подавленные и чувствовали себя виноватыми.
– Неужели Сашка? – сказал Витька.
– Что ты такое говоришь? – возмутилась Верочка. – Саша, может быть, уже на фронте... Фашистов бьет, а ты?!
– Пожалела несчастных сирот, приютила на свою голову... – уже не говорила, а кричала тетя Клава. – Дура я старая! Зачем продала коровушку? Не сто же у меня рук? И фабрика, и корова, и дом? Думала, вернутся мои Петенька и Коленька – и снова купим коровушку. Говорили умные люди: положи, Клавдия, деньги на книжку, ан нет, не послушалась! Завернула в бумажку и в комод спрятала... Разве думала я, что в моем доме заведутся воры?
– Это очень неприятно, тетя Клава, но мы ничего не знаем, – сказал Коля.
– Отдайте мои деньги! Кто еще мог, кто?! Не доводите до греха... Отдайте добром!