Виноваты звезды

На футболке был трафаретный принт знаменитого шедевра сюрреалиста Рене Магритта: он нарисовал трубу и подписал курсивом: «C'est n'est pas une pipe» («Это не труба»).

– Не понимаю я этой футболки, – сказала мама.

– Питер ван Хутен поймет, поверь. Он тысячу раз ссылается на Магритта в «Царском недуге».

– Но это же труба!

– Нет, не труба, – заметила я. – Это изображение трубы. Понимаешь? Любые изображения вещей имманентно абстрактны. Это очень тонко.

– Когда ты успела стать такой взрослой и понимать то, в чем путается твоя старая мать? – спросила мама. – Кажется, только вчера я говорила семилетней Хейзел, почему небо голубое. Тогда ты считала меня гением.

– А почему небо голубое? – спросила я.

– Потому что, – ответила мама. Я засмеялась.

Время подходило к десяти часам, и я нервничала все больше и больше. Я волновалась перед встречей с Огастусом, волновалась перед встречей с Питером ван Хутеном, волновалась, что неудачно одета, волновалась, что мы не найдем нужный дом, потому что дома в Амстердаме похожи друг на друга, как близнецы, волновалась, что мы заблудимся и не сможем отыскать «Философа», волновалась, волновалась и волновалась. Мама пыталась со мной заговаривать, но я не слушала. Я уже хотела просить ее подняться на второй этаж и проверить, как там Огастус, когда он постучал в дверь.

Я открыла. Он посмотрел на футболку и улыбнулся.

– Забавно, – сказал он.

– Не называй мои груди забавными, – ответила я.

– Ну не здесь же, – произнесла мама за моей спиной, но я уже достаточно смутила Огастуса, чтобы смелее смотреть в его синие глаза.

– Точно не хочешь пойти? – спросила я маму.

– Я иду в Рийксмузеум и Вондельпарк, – пояснила она. – К тому же я не понимаю эту книгу. Не обижайся. Благодари за нас его и ассистентку, ладно?

– Ладно, – ответила я, стиснув маму в объятиях. Она поцеловала меня в голову, над самым ухом.

Белый дом Питера ван Хутена находился буквально за углом, в сплошном ряду домов на Вондельстраат, напротив парка. Номер сто пятьдесят восемь. Огастус взял меня за руку, подхватил тележку с баллоном, и мы поднялись на три ступеньки к полированной черно-синей двери. Сердце у меня гулко стучало. Всего одна закрытая дверь отделяет меня от ответов, о которых я размышляла с тех самых пор, как впервые прочитала последнюю незаконченную страницу.

Изнутри слышался мощный басовый ритм, от которого, должно быть, дрожали подоконники. Я удивилась: неужели у Питера ван Хутена есть ребенок, который любит рэп?

Взявшись за дверное кольцо в виде львиной головы, я нерешительно постучала. Музыка гремела по-прежнему.

– Может, он не слышит? – сказал Огастус, взялся за кольцо и постучал громче.

Музыка стихла, послышались шаркающие шаги. Отодвинулся засов, за ним другой, и дверь со скрипом открылась. Пузатый мужчина с жидкими волосами и отвисшими щеками, покрытыми недельной щетиной, прищурился от яркого уличного света. Он был в голубой мужской пижаме, как в старых фильмах. Лицо и брюшко были такими круглыми, а руки такими тощими, что он казался пончиком, в который воткнули четыре спички.

– Мистер ван Хутен? – спросил Огастус неожиданно высоким голосом.

Дверь с грохотом закрылась. За ней раздался заикающийся, пискливый вопль: «Ли-и-и-и-де-е-е-вью-ю!» (до этого я думала, что имя его ассистентки произносится «Лидевидж»).

Все было прекрасно слышно через дверь.

– К нам пришли, Питер? – спросила женщина.

– Там, Лидевью, там на пороге два юных видения!

– Видения? – переспросила она с приятным голландским акцентом.

Ван Хутен прокричал на одном дыхании:

– Фантомы-призраки-иллюзия-духи-упыри-пришельцы с того света, Лидевью! Как при наличии университетского диплома по специальности американ ская литература можно демонстрировать такое отвратительное знание английского языка?

– Питер, это не видения, это Огастус и Хейзел, ваши юные поклонники, с которыми вы переписывались.

– Как?! Что?! Они… Я же думал, они в Америке!

– Да, но вы пригласили их в Амстердам, помните?

– Лидевью, ты знаешь, почему я уехал из Штатов? Чтобы никогда больше не встречаться с американцами!

– Но вы и сами американец.

– Да, похоже, что от этого никуда не деться, но этим американцам велите немедленно уйти. Объясните, что произошла ужасная ошибка, что приглашение преславного ван Хутена было риторическим и подобные предложения полагается воспринимать символически…

Мне показалось, что меня сейчас вырвет. Я посмотрела на Огастуса, не сводившего взгляд с двери: его плечи поникли.

– Я этого не сделаю, Питер, – ответила Лидевью. – Вы должны с ними встретиться. Вы обязаны. Вам нужно их увидеть. Вам нужно посмотреть, как много значит ваша работа.

– Лидевью, ты сознательно обманула меня, чтобы это подстроить?

Последовало долгое молчание, и наконец дверь снова открылась. Ван Хутен, по-прежнему щурясь, с равномерностью метронома крутил головой от меня к Огастусу.

– Кто из вас Огастус Уотерс? – спросил он. Огастус нерешительно протянул руку.

Ван Хутен кивнул и сказал:

– Вы закончили свои дела с этой цыпочкой?

Так я в первый и единственный раз увидела онемевшего Огастуса Уотерса.