Виллет

– Пожалуй, я могла бы исполнить ваше желание и немного понаблюдать за мисс Фэншо, да только она слишком своевольна, чтобы подчиниться контролю.

– Так молода, так простодушна, – вздохнул доктор Джон.

– Для меня она загадка.

– Правда? – заинтересовался доктор. – В каком смысле?

– Это трудно объяснить, во всяком случае – вам.

– Почему же?

– Подозреваю, что ваша преданная дружба не слишком ее радует.

– Но она понятия не имеет, насколько я ей предан. Как ей это внушить? Позвольте спросить: говорила ли она с вами обо мне?

– Да, но называла вас Исидором, и всего минут десять назад я узнала, что Исидор и вы – одно лицо, и в тот же момент поняла, что Джиневра Фэншо – та самая особа, которой вы так живо интересуетесь; что она и есть магнит, притягивающий вас к рю Фоссет; что ради нее вы отваживаетесь проникать в этот сад, чтобы подбирать брошенные соперником шкатулки.

– Вам, похоже, все известно?

– Мне известно только это.

– Уже больше года я встречаю ее в свете. Миссис Чолмондейли, подруга мисс Фэншо, моя добрая знакомая, поэтому вижу ее каждое воскресенье. Но вы заметили, что она часто говорила обо мне, хоть и называла Исидором. Могу ли, не вынуждая злоупотребить доверием, спросить, каков тон, каково чувство ее отзывов? Хочу узнать правду, устав от неопределенности относительно своего положения.

– О, она непостоянна и переменчива как ветер.

– И все же вам удалось понять основную идею?

«Удалось, – подумала я. – Вот только сообщать вам об этом не стану. К тому же, услышав, что она вас не любит, вы все равно мне не поверите».

– Молчите… Стало быть, новости не самые хорошие. Ничего страшного. Если она испытывает ко мне лишь холодную неприязнь, значит, я ее не заслуживаю.

– Вы что, сомневаетесь в себе? Неужели считаете себя хуже полковника Амаля?

– Со всем уважением к мнению мисс Фэншо, боюсь, она пребывает во власти иллюзий. Характер мне хорошо известен. Он недостоин вашей прекрасной юной подруги.

– Моя «прекрасная юная подруга» должна это знать, как и то, кто ее достоин, – по крайней мере чувствовать. Если мозг не сослужит ей хорошую службу, не миновать сурового урока.

– Не слишком ли вы строги?

– Безмерно строга. Куда строже, чем вам кажется. Если бы слышали отповеди, которыми я награждаю свою «прекрасную юную подругу», то были бы шокированы отсутствием нежного участия к ее тонкой натуре.

– Она настолько прелестна, что невозможно не проникнуться любовью. Вы, как и любая женщина, старше ее должны испытывать к этой простой, по-девичьи невинной фее что-то вроде материнской или сестринской нежности. Грациозный ангел! Разве сердце не тянется к ней, когда она шепчет вам на ухо чистые детские признания? Какое счастье вам выпало!

Доктор глубоко вздохнул, а я возразила:

– Время от времени я резко обрываю эти признания. Но простите, не могли бы мы на миг сменить тему? Как вам полковник Амаль? Не правда ли, божественно хорош? Какой нос красуется на его лице – безупречный! Сделайте слепок в мастике или глине, и вряд ли найдется лучше, к тому же классические губы и подбородок. А осанка? Высшего качества!

– Он самодовольный фат, а кроме того, малодушный трус! – резко заметил доктор.

– Вы, месье Джон, и все мужчины, не столь изысканно созданные, как он, должны испытывать к полковнику чувство восхищенного поклонения, подобное тому, которым прониклись к юному стройному Аполлону Марс и другие мужественные, грубоватые боги.

– Беспринципный негодяй, бесчестный игрок! – возразил доктор Джон. – Стоит захотеть, я мог бы с легкостью, одной рукой, поднять его за ремень и засунуть в собачью конуру.

– Этого милого серафима! Какая жестокость! Не слишком ли вы строги в суждениях, месье?

Стоп! Пора остановиться. Уже второй раз за вечер я нарушила свои естественные границы и начала говорить с непреднамеренным, импульсивным напором, который при первой же попытке задуматься пугал меня саму. Проснувшись утром, разве думала я, что ближе к вечеру исполню в водевиле роль удачливого ухажера, а уже час спустя буду всерьез обсуждать с доктором Джоном его безответное чувство и высмеивать иллюзии? Подобные подвиги можно было предвидеть в той же мере, как подъем на воздушном шаре или путешествие на мыс Горн.

Пройдя по аллее, мы с доктором возвратились к дому. Свет из окон опять упал на его лицо, и я увидела улыбку, хоть взгляд и оставался грустным. Как мне хотелось, чтобы ему стало легче! Как жаль, что он страдает, да еще по такому ничтожному поводу! Такой достойный человек несчастен в любви! Тогда я еще не знала, что для некоторых умов грустная задумчивость – лучшее состояние. Не думала и о том, что некоторые травы не ароматны, пока целы, но сладко пахнут, едва сорвешь.

– Не горюйте, не печальтесь, – проронила я. – Если в Джиневре есть хотя бы искра, достойная вашей преданности, она ответит – должна ответить – взаимностью. Радуйтесь жизни, доктор Джон, и надейтесь! Кому же надеяться на лучшее, если не вам?