Виллет

– Говоря о дружбе, я имею в виду истинную, – настойчиво повторил месье Поль, и я с трудом поверила, что слух мой благословили столь серьезные слова, с трудом приняла реальность доброго, встревоженного взгляда.

Если этот человек действительно желал моего доверия и расположения, а взамен был готов подарить свои чувства, то вряд ли стоило ожидать от жизни чего-то большего или лучшего. В этом случае я сразу становилась сильной и богатой, моментально обретала главное счастье жизни. Чтобы утвердиться в мысли, что не ослышалась, я осторожно спросила:

– Месье говорит серьезно? Он действительно нуждается в моей дружбе и готов увидеть во мне сестру?

– Конечно! – воскликнул профессор. – Одинокий мужчина должен радоваться, встретив в женском сердце чистую привязанность.

– Но допустимо ли положиться на благосклонность месье? Можно ли обратиться к нему, когда возникнет потребность?

– Сестренке предстоит все узнать на собственном опыте. Обещаний давать не стану: придется испытывать непутевого брата до тех пор, пока не удастся сделать из него что-то приличное. Хочется верить, что в умелых руках он окажется не таким уж неподатливым материалом.

Пока месье Поль говорил, звук его голоса, ласковое сияние глаз доставляли такую радость, какой я не испытывала ни разу в жизни. Я не завидовала счастью любимой, невесты, жены – вполне хватало добровольно предложенной руки дружбы. Если этот человек окажется надежным – а он выглядел именно таким, – то разве можно желать большего? Но что, если все растает словно сон, как уже однажды случилось?

– В чем дело? – встревожился месье Поль, заметив, что лицо мое омрачилось тенью сомнения.

Я призналась, и после минутной паузы он задумчиво улыбнулся и сказал, что тоже опасается, как бы я не устала от его сложного, вспыльчивого нрава. Страх этот терзал его ум не один день и не один месяц.

Осененная тихим мужеством, я отважилась заверить его в обратном. Заверение было не только терпеливо встречено, но и повторено по горячей просьбе адресата. Возможность подарить ему спокойствие, надежность и душевный мир сделала меня странно счастливой. Еще вчера было трудно представить, что земля таит, а жизнь преподносит моменты, подобные тем, какие довелось переживать сейчас. Много раз приходилось наблюдать, как подступает ожидаемая печаль, но впервые удалось увидеть, как зарождается, растет и с каждой секундой становится все реальнее настоящее счастье.

– Люси, вы видели картину в будуаре старого дома? – не выпуская моей руки, тихо спросил месье Поль.

– Ту, что написана на стенной панели? Видела.

– Портрет монахини?

– Да.

– Слышали ее историю?

– Да.

– А помните, что мы видели тем вечером в беседке?

– Никогда не забуду.

– Вам не приходило в голову связать эти два обстоятельства? Мысль кажется вам нелепой?

– Увидев портрет, первое, о чем я подумала, – это о призраке, – честно призналась я.

– А что, если святая на небесах беспокоится о земной сопернице? Протестанты не склонны к суевериям, но скажите: столь болезненные фантазии вас не посещают?

– Пока не знаю, что об этом думать, однако не сомневаюсь, что рано или поздно мистическое с виду явление получит вполне естественное объяснение.

– Несомненно, несомненно. К тому же ни одна добродетельная женщина, а тем более чистый счастливый дух, не осудит такую дружбу, как наша. N’est il-pas vrai?[331]

Прежде чем я успела ответить, подбежала розовощекая Фифин Бек и объявила, что я срочно нужна маме. Мадам собралась в город навестить английскую семью, пожелавшую отдать дочку в ее заведение, и меня приглашали в качестве переводчицы. Нельзя утверждать, что помеха оказалась несвоевременной: говорят, что зла всегда достаточно для одного дня, а этот час наполнился добром, – и все же хотелось спросить месье Поля, не беспокоят ли его ум те «болезненные фантазии», о которых он меня предупреждал.

Глава XXXVI Яблоко раздора

Помимо матушки маленькой Фифин Бек еще одна сила желала кое-что сказать месье Полю и мне, прежде чем договор о дружбе смог получить подтверждение. Мы находились под наблюдением недремлющего ока: католическая церковь ревностно следила за своим сыном через то таинственное окошко, возле которого я лишь однажды преклонила колени, в то время как месье Эммануэль делал это регулярно, месяц за месяцем. Я говорю о раздвижной стене исповедальни.

«Почему ты так обрадовалась дружбе с месье Полем? – спросит читатель. – Разве он не стал твоим другом давным-давно? Разве постоянным вниманием не доказал искренность чувств?»

Да, все так, но мне было приятно услышать серьезное признание в истинной дружбе. Нравились скромные сомнения, бережное почтение – то доверие, которое жаждало выражения и с благодарностью воспользовалось удобным случаем. Он назвал меня сестрой, и это было как бальзам на душу, но мог назвать как угодно, лишь бы поверил мне. Я была готова стать его сестрой при условии, что он не попросит включить в отношения и его будущую жену, но, учитывая молчаливый обет безбрачия, эта опасность казалась иллюзорной.