Виллет

Мужайся, Люси Сноу! Самоотречение, скромность в потребностях и упорный труд приведут к цели. Не пытайся сетовать на то, что цель слишком эгоистична, мелка и скучна. Добивайся независимости, пока не получишь желанный приз, а вместе с ним право поднять голову. Но неужели не будет в жизни ничего другого: ни настоящего дома, ни ценности большей, чем ты сама, способной рождать нежность и преданность? Ничего такого, что позволило бы сбросить груз эгоизма и с радостью принять благородный труд и жизнь ради кого-то? Полагаю, Люси Сноу, сфера твоего существования не достигнет безупречности полнолуния. С тебя достаточно и фазы серпа. Очень хорошо. Множество тебе подобных находятся не в лучшей ситуации. Огромное количество мужчин и еще больше женщин ограничивают свою жизнь условиями отречения и нужды. Так почему же ты должна оказаться среди привилегированного меньшинства? Верь, что даже самую суровую участь освещают лучи надежды и солнца. Верь, что эта жизнь не предел. Не начало и не конец. Верь, трепещи и плачь».

Итак, вопрос решен окончательно. Надо время от времени смело проверять счета собственной судьбы и честно их оплачивать. Напрасно обманывает себя тот, кто пытается выдать желаемое за действительное и заносит в графу «счастье» то, что на самом деле приносит горе. Назови боль болью, а отчаяние отчаянием. Запиши и то и другое ровными буквами, твердым почерком: так полнее заплатишь долги. Попробуй обмануть: напиши «привилегия» там, где должна числиться «боль», и сразу узнаешь, допустит ли могучий кредитор мошенничество и примет ли фальшивую монету. Предложи самому сильному и самому мрачному из всех Божьих ангелов воду вместо желанной крови. Примет ли он чашу? Нет, даже целое светлое море не сойдет за единственную алую каплю. Я оплатила другой счет.

Остановившись перед Мафусаилом – гигантом и патриархом сада, прислонившись лбом к узловатому стволу и поставив ногу на маленький надгробный камень у корней, я вспомнила похороненное здесь чувство, вспомнила доктора Джона, свою горячую преданность, веру в его совершенство, поклонение безгрешной доброте. Что случилось со странной, неравноценной дружбой – наполовину мраморной, наполовину живой, лишь с одной стороны искренней, а с другой, скорее всего, ироничной?

Умерло ли это чувство? Не знаю. Но было похоронено. Иногда могила казалась преждевременной, словно сквозь щели гроба пробивались живые золотистые волосы.

Не поспешила ли я? Вопрос этот с жестокой остротой вставал всякий раз, когда удавалось случайно поговорить с доктором Джоном. Он по-прежнему смотрел так ласково, так тепло сжимал ладонь, так нежно выговаривал мое имя. Ни один человек на свете не умел произнести «Люси» так же красиво, как Грэхем Бреттон, но я вовремя поняла, что добродушие, сердечность, романтика ни в малейшей степени мне не принадлежали, оставаясь частью его натуры. Это был мед его характера, бальзам щедрой души, который он источал так же свободно, как спелый фрукт награждает сладким нектаром надоедливую пчелу. Доктор Джон распространял вокруг себя обаяние, как цветы – аромат. Разве персик любит пчелу или птицу, которую кормит? Разве роза эглантерия влюблена в воздух?

Доброй ночи, доктор Джон. Вы добры и прекрасны, но мне не принадлежите. Доброй ночи. Да благословит вас Господь!

На этом я завершила размышления, но пожелание доброй ночи неосторожно сорвалось с губ: я услышала их звучание и сразу, совсем близко, уловила эхо.

– Доброй ночи, мадемуазель. Точнее, доброго вечера: солнце едва зашло. Надеюсь, хорошо спали?

Я вздрогнула, но тут же успокоилась, узнав и голос, и говорившего.

– Спала, месье? Но когда? Где?

– Похоже, вы перепутали день с ночью, а стол с подушкой. Довольно неуютное спальное место, не так ли?

– Кто-то сделал его вполне приемлемым. Как я теперь понимаю, это невидимое, щедрое на дары существо, которое навещает стол, вспомнило обо мне. Не важно, как я уснула: главное, что проснулась на мягкой подушке и в тепле.

– Согрелись?

– Еще бы! Ждете благодарности?

– Пока спали, вы казались очень усталой, бледной и одинокой. Скучаете по дому?

– Чтобы скучать по чему-то, это необходимо иметь.

– Значит, вам нужен заботливый друг, как никому другому. Вам жизненно необходима твердая рука: контроль, руководство и ограничение.

Идея ограничения никогда не покидала сознание месье Поля. Даже самое привычное подчинение не избавило бы от нее. Ну и пусть. Разве это что-то значило? Я слушала и не утруждала себя попытками проявить покорность. Если бы не оставила повода для ограничения, ему нечем было бы заняться.