Читаем Виллет полностью

Я же торопливо спрятала рукоделие, ножницы, наперсток и несчастную красную коробочку в стол и бросилась наверх. Уж не знаю, испытал ли месье Эммануэль жар и гнев, но о себе честно скажу, что едва не сгорела.

И все же, просидев на краю кровати около часа в странном эфемерном раздражении, вспоминая его слова, взгляды, манеры, я начала улыбаться. Сцена показалась забавной и даже комичной. Вот только было немного жалко, что так и не удалось вручить подарок. Очень хотелось порадовать месье, однако судьба распорядилась иначе.

Во второй половине дня я вспомнила, что стол в классе ни в коем случае не представляет собой надежного места хранения. Кроме того, решила спрятать коробочку из-за нацарапанных на крышке инициалов «П. К. Д. Э.» (Поль Карлос Давид Эммануэль – так звучало полное имя профессора, ведь иностранцам зачем-то необходимо иметь длинную цепочку крестильных имен), поэтому спустилась в класс.

Комната отдыхала в тишине и покое. Дневные ученицы разъехались по домам, пансионерки вышли на прогулку, учительницы – все, кроме дежурной – отправились в город с визитами или за покупками. Учебные помещения пустовали, как и большой зал с подвешенным в центре огромным торжественным глобусом, парой многорожковых люстр и почтенным роялем – сейчас, в будний день, закрытым и молчаливым. Увидев дверь первого класса приоткрытой, я удивилась: обычно после занятий эту комнату запирали, а собственными ключами обладали лишь две обитательницы дома: сама мадам Бек и я. Еще большее удивление вызвали очевидные, хотя и смутные, признаки жизни: шаги, звуки отодвигаемого стула и открываемого ящика стола.

После мгновенного размышления я решила, что мадам Бек проверяет свои владения. Приоткрытая дверь позволила проверить справедливость предположения. Я заглянула. И что же? Увидела вовсе не шпионское одеяние мадам – шаль и чистый чепчик, – а темный костюм и темную, коротко остриженную мужскую голову. Этот человек сидел на моем стуле. Оливковая рука открыла ящик, а нос уткнулся в мои бумаги. Не составляло труда узнать нарушителя даже со спины. Церемониальный наряд уже сменился обычным, заляпанным чернилами пальто, а своенравная феска лежала на полу, словно выпав из преступно деятельной руки.

Я уже давно заметила, что месье Эммануэль чувствовал себя в моем столе не менее свободно, чем в собственном бюро: поднимал и опускал крышку, ворошил и снова приводил в порядок содержимое, действуя почти так же уверенно, как я сама, даже не пытаясь скрывать факт вторжения, оставляя очевидные, несомненные признаки самовольного присутствия, – однако до этого момента я ни разу не заставала его на месте преступления. Как ни старалась, не могла поймать момент нарушения границы. В оставленных на ночь ученических тетрадях невидимый домовой добросовестно исправлял ошибки; проявлял причудливую, но благую волю приятными свежими сюрпризами: между старым словарем и потрепанной грамматикой магическим образом появлялась интересная современная книга или классическое произведение, зрелое и сладкое в своем почтенном возрасте. Из рабочей корзинки вдруг выглядывал модный любовный роман, а под ним прятался новый памфлет или журнал, в то время как вчерашнее чтение исчезало. Источник этих сокровищ не оставлял сомнений: даже в отсутствие прочих доказательств одна предательская особенность снимала все вопросы – запах сигар. На первых порах я приходила в ужас: с грохотом распахивала окна и брезгливо, двумя пальцами, вытаскивала греховные брошюры на свежий воздух, – но однажды раз и навсегда избавилась от снобизма. Случилось так, что месье застал меня за проветриванием книги, понял значение процесса, мгновенно завладел неугодным экземпляром и собрался швырнуть его в печь, но поскольку книга очень меня заинтересовала, я проявила неслыханное проворство и спасла том, выхватив из злонамеренного плена. Однако больше рисковать я не посмела, хотя так ни разу и не увидела эксцентричное, дружелюбное, предпочитающее сигары привидение в действии.

И вот наконец свершилось: домовой собственной персоной сидел на моем стуле, а из губ его вился голубоватый дымок индийской роскоши. Да, читатель! Он курил в мой стол, чем себя и выдавал. Возмущенная своевольным поведением и в то же время обрадованная возможностью удивить пришельца (наверное, с таким же смешанным чувством хозяйка обнаруживет в своей кухне странного маленького помощника), я неслышно подкралась, остановилась за его спиной и осторожно заглянула через плечо.

Представьте, как дрогнуло мое сердце. После утренней враждебности и оскорбившей чувства, ранившей душу небрежности с моей стороны готовый все простить и забыть месье Поль принес два превосходных тома, название и авторство которых гарантировало интересное чтение. Сейчас, склонившись над столом, он перебирал содержимое ящика, однако работал бережно, осторожно, слегка нарушая порядок, но не причиняя вреда. Гнев мой растаял. В эту минуту, незаметно наблюдая за профессором Эммануэлем, пока тот сидел в забытьи, не помня обиды и желая только добра, я не испытывала к нему ни тени неприязни.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежная классика (АСТ)

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Тяжелые сны
Тяжелые сны

«Г-н Сологуб принадлежит, конечно, к тяжелым писателям: его психология, его манера письма, занимающие его идеи – всё как низко ползущие, сырые, свинцовые облака. Ничей взгляд они не порадуют, ничьей души не облегчат», – писал Василий Розанов о творчестве Федора Сологуба. Пожалуй, это самое прямое и честное определение манеры Сологуба. Его роман «Тяжелые сны» начат в 1883 году, окончен в 1894 году, считается первым русским декадентским романом. Клеймо присвоили все передовые литературные журналы сразу после издания: «Русская мысль» – «декадентский бред, перемешанный с грубым, преувеличенным натурализмом»; «Русский вестник» – «курьезное литературное происшествие, беспочвенная выдумка» и т. д. Но это совершенно не одностильное произведение, здесь есть декадентство, символизм, модернизм и неомифологизм Сологуба. За многослойностью скрывается вполне реалистичная история учителя Логина.

Фёдор Сологуб

Классическая проза ХIX века