Барлемон. Эта смесь наглости и смирения ничего хорошего не предвещает!
Маргарита. Мне кажется, если мы с самого начала пойдем на уступки, то кончится это… я уже не знаю чем!
Старый сановник. Они уже здесь, их много, они соответственно настроены! Если мы их прогоним, они обязательно начнут возбуждать городскую чернь, даже если сейчас у них нет такого намерения!
Барлемон. Можно сделать еще проще. Впустить их во дворец и тут же всех перерезать. Нашего гарнизона вполне на это хватит!
Вильгельм. Я надеюсь, барон, вы не рассчитываете, что кто-нибудь из нас поддержит такое легкомысленное предложение?
Подходит к Маргарите.
Вильгельм. Мадам, эти люди просят того, на что имеет право последний нищий! Если мы откажемся их впустить, мы всенародно продемонстрируем крайнюю слабость правительства, и тогда кто угодно захочет воспользоваться этой слабостью!
Горн. Да, мадам, так оно и есть!
Вильгельм
Монтиньи. Мадам, есть прекрасный способ их обезоружить – это оказать им милостивый прием. Они от него растают, ведь они же дети!
Маргарита. Да не желаю я их принимать! Они мне совершенно не нужны!
Вильгельм. Очень жаль, мадам! Гораздо умнее было бы использовать их рвение и их самих. Положение сейчас очень неустойчивое, никаких директив из Мадрида нет, и неизвестно, сколько их ждать. Раз их так волнует общественный порядок – почему бы им не взять на себя его поддержание?
Эгмонт. Мы им скажем, что это их прямой долг. Многие из них были на войне, приносили присягу. И кроме того, существуют обязанности, которые накладывают происхождение и образование.
Улица, ведущая к королевскому дворцу.
Будущие «гёзы» движутся, взявшись за руки, по четыре в ряд. Уличная толпа смотрит на них, разинув рот.
Та же колонна поднимается по лестнице дворца. Обменявшись многозначительными взглядами, молодые люди начинают заполнять зал. Маргарита Пармская стоит в окружении своих сановников, опираясь на руку Барлемона.
Бредероде отвешивает герцогине церемонный поклон, вслед за ним – все остальные. Те, которым не удалось войти в зал, толпятся за дверьми, привстают на цыпочки, чтобы не упустить ничего из разыгрываемого действия. Маргарите при виде их количества делается страшно. Глаза ее наполняются слезами.
Барлемон
На улице. Паломники возвращаются из дворца. Они целуются, танцуют, хлопают в ладоши, скачут на одной ноге.
Раздаются крики. Ур-ра! Да здравствует свобода! Да здравствует король! Долой инквизицию! – К Кулембургу! Ур-ра! Все к Кулембургу!
Людвиг
Бредероде. Ты что, не хочешь отметить такое дело?
Людвиг. Нельзя терять ни минуты! Все эти обещания «рассмотреть и разработать» – ни черта не стоят. Мы должны срочно оповестить кого только можно, что наше дело выиграно. Что эта ведьма нам клятвенно обещала навечно отменить инквизицию! А доказательство – вот оно! Мы живы и на свободе! Пускай потом расхлебывают, как хотят!
Бредероде. Людвиг, ты – Юлий Цезарь! Прости, что я сравнил тебя с язычником. – А ты думаешь, кто-нибудь в это поверит?
Людвиг. Кто этого захочет, тот и поверит. Каждый верит в то, что ему больше нравится.
Попойка в доме Кулембурга.
Первый гость. Хорошую штуку придумал Нассау!
Другой. Еще бы! Не для того же мы это затевали, чтобы теперь попрятаться по углам!
Бредероде. Да, мы непременно должны выполнить приказ нашего генерала. Я, пожалуй, завтра же поеду в Антверпен. Там есть где развернуться! Я люблю большие масштабы!
Крики. Да здравствует свобода! – Да здравствует король! – Да здравствует Фландрия!
Бредероде. Да здравствуют…
Третий гость (соседу). Но как она задрожала! А Барлемон ей – «Мадам! Да кто это такие! Les geuex!»
Бредероде. Правильно – гёзы! Лучше не придумаешь! – вы слышите? Да здравствуют гёзы!
Все
По улице несется ватага мальчишек.
Мальчишки. Ур-ра! Да здравствуют гёзы! Да здравствуют гёзы!
Зал Государственного Совета. Участники собрания занимают свои места.
Гоохстратен