Симонсен. Нет, ваша светлость. Но мой отец в особо важных случаях всегда выражался по-морскому! – Он был родом зеландец и, как все зеландцы, любил море. – Но еще больше он любил свободу! Потому-то, женившись на моей матери, он переселился в славное герцогство Брабантское, чтобы дети его, по праву здешних уроженцев, пользовались правами и привилегиями, которые дает великая хартия «Радостный въезд». Так вот и случилось, что я родился в этой прекрасной стране.
Вильгельм. Да, а я приехал сюда в первый раз, когда мне было одиннадцать лет.
Симонсен. Я помню этот день, как сейчас! Хороший это был день, правда, ваша светлость?
Вильгельм. Правда, Симонсен!
5. Замок неподалеку от Брюсселя. В старинном зале, за столом, уставленном бутылками, множество молодых людей.
Людвиг
Первый из гостей. Ну, Людвиг, ты немножко перегнул. Это, конечно, очень хорошо, но при чем тут мы?
Людвиг. Ты что считаешь? Что мы должны думать о собственной славе? Мы собрались тут не ради славы, а во имя свободы! И каждый шаг на пути к ней – это наша победа! Мне совершенно все равно, чьими руками она совершается. Каждый, кто отстаивает свободу совести, – наш, даже если он не слышал никогда о нашем существовании.
Бредероде. Вот-вот! А пора бы и услышать! Сейчас самое подходящее время заявить о себе. Чего еще ждать? – Завтра же сядем на коней – и в Брюссель! Известим герцогиню – все честь по чести. А через несколько дней отправимся к ней смиренными паломниками, и все вместе, чтоб видела, сколько нас! Вручим ей этот текст – пускай читает, и на словах добавим все, что надо. – И пусть нас слышат и видят!
Второй из гостей. И все же мне хотелось бы выяснить одну вещь.
Людвиг
Второй. Какая вера истинная?
Людвиг. Знаешь что? Я тебе выдам сейчас полный текст Священного Писания – и до утра ты вполне успеешь разобраться!
Хозяин замка. У меня тут еще целый шкаф с сочинениями святых отцов.
Третий. Это нечестно, ребята! Так он выслушает только одну сторону! Дайте ему еще Лютера и Кальвина!
Остальные
Второй. Вы изощряетесь совершенно напрасно. Мне эти книги не понадобятся ни сейчас, ни потом. – Я ничего в них не пойму! Я не богослов, я самый обыкновенный грешник! И вот по этой-то причине мне бы очень не хотелось оказаться на стороне тех, кто не прав!
Людвиг. Да мы же не собираемся ниспровергать какую-то религию! Мы выступаем против инквизиции! Против пыток, бесчеловечных казней!
Второй. Правильно! А против кого все это направлено? Против протестантов! Вот и получается, что мы становимся на их сторону!
Первый
Второй. Врешь ты, мой милый! Костры были всегда! Просто тех, кто норовит на них попасть, было гораздо меньше!
Хозяин замка. В общем, получается, что ты очень любишь костры и все такое!
Второй. Не люблю! И даже очень боюсь! Но я и другого боюсь – вдруг окажется, что все это правильно, а я против этого восстаю!
Я не трус, я неплохо умею воевать, вы это знаете!
А вот в таких вещах мне самому не разобраться, я человек простой и грешный.
Людвиг. Я уже наслышался про то, какой ты грешный, старина! Я только никак не пойму, почему тебе нужно, чтобы другие горели за твои грехи?
Второй. А разве будет справедливо, если мне придется гореть за их грехи? И притом на вечном огне?
Бредероде. Знаешь, я тебе дам хороший совет! Принимай протестантство! И тогда у тебя за спиной всегда будет большинство, которое все твои сомнения будет решать за тебя!
Второй. А кто я такой, чтобы самолично выбирать себе религию? Мои предки веками веровали по-другому, а они-то наверняка были лучше меня.
Бредероде. Ты тут еще будешь рассказывать мне о предках! Тебе известно, кто были мои предки? И что с того? – Вот я пойду к герцогине, что я ей скажу – «Ваше высочество! Ваше высочество!» Я же не стану говорить – «Ах ты ублюдок, потаскухина дочка!» А ты о предках! – Предки они всё – свое дело сделали! Теперь очередь за нами!
Брюссель. Королевский дворец. Маргарита Пармская в окружении своих сановников.
Мегем. О чем тут еще спорить? Запереть перед ними ворота, и первого, кто что-нибудь себе позволит, пристрелить на месте!
Гоохстратен. Полегче, граф! Это не банда грабителей, а люди хорошо нам всем известные, связанные с нами родством и дружбой. И они заранее известили о своих намерениях, притом в самой почтительной форме.