Белье, носки, рубашка, брюки, ботинки, пальто… Машинально оцениваю свое отражение, чтобы понять, что ничего не забыла и выгляжу сдержанно. Нервным движением заправляю за ухо выбившуюся из пучка прядку. Неосознанно перехватываю собственный взгляд, уголки рта тотчас опускаются. Резко вдыхая, быстро поджимаю задрожавшие губы. Глаза успевают покраснеть и увлажниться, но проклятые слезы все же остаются на месте.
Записку оставляю на тумбочке в прихожей. Замирая, бестолково трачу драгоценные секунды, пытаясь понять, нужно ли мне брать с собой ключи. Обдуманного решения не нахожу, но все же бросаю их в сумку. Туда же отправляю документы, деньги и телефон.
Полет переношу как никогда легко. Удается даже, несмотря на плачущего в салоне малыша, на какое-то время уснуть. А вот просыпаясь, испытываю неоднозначные эмоции. После отдыха начинаю сомневаться в разумности своего поступка.
Может, стоило все-таки позвонить Полторацкому? Или разбудить Людмилу Владимировну? Посоветоваться хоть с кем-то… Что если тут кроется какая-то подстава. И ладно я… Не наврежу ли я своим приездом самому Георгиеву?
Не надо было ему это говорить!
Хотя какая разница теперь? Он уже шагнул за черту. Нас больше нет. Но если бы я не была так категорична, если бы у него оставалась надежда, если бы мы договорились встретиться, а не прощаться… Возможно, тогда он бы не спал с Владой?
Всхлипываю и быстро стираю сбежавшую по щеке слезу.
Ну вот… В голове снова путаница. А ведь ни к чему это! Теперь точно все утратило смысл.
А как же жить дальше? Заниматься кафе, писать книгу, читать, гулять, дышать?.. Правда, получится?
Господи… Прошу тебя, пусть только эта война сегодня закончится! Ни о чем больше тебя не прошу. Мне бы только знать, что Георгиеву ничего не угрожает. И все... Вот и все.
К счастью, долго заниматься самокопанием мне не удается. Самолет приземляется, люди поднимаются со своих кресел и спешат к выходу. Я почти всех пропускаю, просто потому что не люблю толкучку. В аэропорту достаю из сумки телефон, медлю… И все же не решаюсь выключить «режим полета». Анжела Эдуардовна и Людмила Владимировна определенно уже кинулись меня искать. А я никому ничего объяснять сейчас не хочу.
– София Анатольевна?
Встречающий меня мужчина улыбается, но мне от этой его гримасы вмиг становится жутко.
– Добрый вечер, – здороваясь, машинально смотрю через панораму на город, чтобы убедиться, что на улице уже практически стемнело.
Будто это в самом деле кому-то важно…
– Вы налегке? – вновь ухмыляется мужчина, оглядывая меня с головы до ног.
Теперь у меня уже совершенно отчетливо дрожь по коже разносится.
– Да… Я без чемоданов… Ненадолго в город… – приходится прочистить горло, потому как голос садится до неразборчивого сипа. – Закроем вопрос, и я сразу обратно.
– Тогда прошу к автомобилю, – задавая рукой направление, дает мне пройти вперед. – Трудно вас было найти, – сообщает зачем-то, когда уже покидаем здание аэропорта. На улице метет лапатый снег, а под ногами сразу же образуется каша. Я на автомате поднимаю воротник пальто и жалею, что не взяла шапку. – Кому принадлежала идея с Францией?
– Мне, – вру я. – Сбежать хотела.
– Понимаю, – выдает с неизменной улыбкой. – Надеюсь, вы выполнили все условия нашего договора и никому не сообщали, что летите домой.
И снова меня на инстинктах топит страх.
– Не сообщала, – подтверждаю сдержанно. – А можно узнать ваше имя? – спохватываюсь постыдно поздно.
Мужчина напрягается. Улыбка его стынет. Но ненадолго.
– Константин, – сообщает коротко.
И уже через секунду снова улыбается.
Он открывает для меня дверь и учтиво помогает забраться на заднее сиденье темного седана. Затем занимает водительское место и сразу же заводит двигатель. Но настораживает меня не это, а то, что с паркинга следом за нами еще три похожих машины выезжают.
Трудно объяснить, почему я сходу обращаю на них внимание. Я понимаю, что это международный аэропорт, и тут тысячи людей курсируют. Просто… Движутся эти автомобили строго за нами.
Мы выезжаем на трассу.
Приглушенная монотонная музыка. Скрип дворников по стеклу. Шум шин, размазывающих по асфальту грязную снежную жижу.