Венгерский набоб

- Ну, конечно. Бубнит и бубнит над ухом. Как же при шуме таком отчеты проверять? Давайте, Петер, кончать, что ли, поскорее. Что там осталось еще?

- Даяния благотворительные и благоучредительные.

- Не будем даже и открывать, скажите только, выплачено или нет. Всех ли ожидателей мы удовлетворили?

- Никак нет. А-ский коллегиум годового содержания не получил.

- И не получит. Отчего на прошлые именины супликанта [сборщик пожертвований на школьные и церковные нужды] своего не прислали?

- А теперь, ежели пришлют, выдать им?

- Двойное, и за прошлый год тоже.

- Еще прошений куча целая и подписных листов.

- От кого?

- Вот тут обращение жертвовать на основание венгерской Академии наук.

- Ну, на это гроша не дам. Пока ученых не было, и страна горя не видала. Довольно и тех, что в коллегиуме обучаются.

- А вот лист подписной: на новую газету вносить.

- Газеты врать только умеют. Зачем мне кровь себе портить.

- Еще на строительство постоянного венгерского театра в Пеште.

- Играть им хочется, так пусть ко мне приезжают, здесь тебе и сцена и стол, живи, пока живется.

- О пополнении собраний национального музея еще.

- Мое собрание побогаче будет, чем у музея того, об заклад бьюсь. Мое бы и с венским поспорило, кабы не порастащили при куруцах...

Вот как подводился годовой баланс у венгерского вельможи.

Нерациональное хозяйствованье, нерадивые, самовольничающие слуги сильно уменьшали его доходы; изрядную долю поглощали и беспутное ветрогонство, пустое щеголянье да безвкусные забавы; на общие нужды жертвовалось, ежели только лесть воскурялась его имени. Вот тогда надевалась личина благодетеля, а из одного патриотизма да любви к ближнему рука не расщедривалась. И все-таки, несмотря на бессмысленное это транжирство, в кассе к концу года тысяч двести с лишком оставалось наличными, которые ни на что потратить не удавалось.

Прочие отчеты барин Янчи не стал и просматривать. Зачем? Сердиться, видя, что его надувают? Да разве денег не хватает? Или рядиться со всеми прикажете, с кого что причитается? Да пускай оно лучше у того и останется, кто прикарманил. Хозяйке, что ли, ретивой уподобляться, которая доискивается, не тратит ли ее кухарка на базаре меньше, чем сказывает?.. Скопидомство это все, недостойное дворянина.

- Завязывайте свои бумаги, почтеннейший!

И с пятого на десятое просмотренные ведомости водворены были за решетки фамильного архива, - никогда не видать им больше ни света дневного, ни чернильницы.

Сколько национальных институций, филантропических проектов, общественно полезных начинаний могло быть осуществлено на одни только крохи с накрытого набобова стола, - крохи, что с таким муравьиным тщанием собирало потом сызнова следующее поколение, дабы возвесть мало-помалу то, чего даже не начали предшественники!

- Ну, так жду, значит, завтра на именины, любезный Петер, - сказал барин Янчи, приглашая, как и все эти сорок лет, верного слугу к своему столу, куда лишь знатные господа допускались да присяжные потешники.

- Недостоин милости барской, не место мне в обществе столь высоком, как и все эти сорок лет, смиренно ответил непритязательный слуга, склоняя низко голову, - послезавтра утром поимею честь, с другими служащими вместе.

И с поклоном, следя, как бы ненароком задом не повернуться к его сиятельству, пятясь, удалился.

Барин Янчи засмеялся после его ухода. Довольный, может быть, бескорыстной честностью преданного слуги? Нет. Просто для него и Петер таким же домашним дураком был, как и цыган, который петрушничает, стихоплет, который в рифму вздор несет, антрепренер, который Гамлета играет, или борзой пес, который зайца ловит, подкинув его в воздух, на лету. С одной лишь разницей: у этого достохвальная дурацкая роль - чтить и не обкрадывать своего барина, хотя возможностей сплутовать предостаточно. Но и он дурак, как все остальные, и обязанность у него та же: помещика тешить. Именно потому барин Янчи и жалует Петера Варгу любовью не меньшей, нежели прочих своих шутов: цыгана Выдру, поэта Дярфаша, антрепренера труппы Локоди и пса Мати, - и помри вдруг честный управитель, столь же горько оплакивать его станет и такое же пышное надгробие ему соорудит, как цыгану своему, виршеплету, актеру и собаке.

- Ну, чего рот разинул? - прикрикнул он на Палко, стоящего у него за спиной. - Чего не идешь, стряпчего не зовешь?

- Да ладно уж кричать! - возразил старый гайдук. - Не побегу же я враз, когда отчеты эти у меня в голове, прах их побери.

- А, хорошо, что напомнил. Ты-то мне когда отчитаешься в тех ста форинтах, что в Дебрецен брал с собой? Ну-ка, почтеннейший, покажи, научился ли ты отчеты составлять.