Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

В промежутке между смертью одного султана и тем моментом, когда следующего опоясывали мечом Османа, амбиции и зависть, прежде намертво стиснутые каркасом преданности и беспрекословного послушания, вырывались на свободу; это был полдень империи, час беззакония и нечистой силы. Сановники, осведомленные о смерти султана, во что бы то ни стало старались сделать так, чтобы о ней не стало известно раньше времени, и посылали гонца к пользующемуся их поддержкой наследнику — ибо наследование престола было одной из тех материй, относительно которых ислам не давал никаких указаний. «Правители будут следовать за мной; подчиняйтесь им», — сказал Пророк, однако подробности были предоставлены воображению правоверных. Тюркская традиция здесь тоже ничем не могла помочь, поскольку она была родовой по своей сути и если кого и наделяла наследственной властью, то целое семейство сразу. В случае с властью настолько безжалостно единоличной, как в Османской империи, подобная традиция только подкрепляла желание, чтобы поскорее победил сильнейший.

В период столь краткий и столь судьбоносный, в преддверии неизбежного кровопролития, люди под действием страха становились чрезвычайно изобретательными. В 1421 году тело Мехмеда I было усажено в паланкин и продемонстрировано недоверчивым войскам; самым замечательным в этой постановке было то, что султан степенно поглаживал свою бороду: его рукой с помощью хитроумной системы палочек и веревочек управлял прячущийся под паланкином человек. Сыновья правящего султана старались обставить друг друга, получив назначение наместником как можно ближе к Константинополю; тот из них, кто получал провинцию, расположенную далеко от центра, понимал, что его шансы на наследство минимальны, и готовился сражаться за свою жизнь. Хромой Джихангир, сын Сулеймана, сошел с ума, услышав в 1553 году, что отец казнил его брата. «Все, кто любит меня, за мной!» — вскричал Мехмед II, получив известие о смерти своего отца; когда же умер он сам, в Амасье, где его сын Баязид держал свой угрюмый и благочестивый двор, вспыхнуло ликование. Окружение Баязида было столь неприязненно настроено к политической линии Мехмеда, что поползли слухи, будто Завоевателя отравили по приказу его сына.

Баязиду понадобилось семьдесят дней, чтобы установить контроль над Константинополем. Войска обожали его брата Джема. Баязид тоже любил Джема, однако у султана, сказал он, нет родственников. На предложение брата разделить империю он ответил: «Империя — это невеста, которая не может быть поделена между соперниками». В 1482 году Джем бежал в Египет, откуда предпринял попытку совершить поход в Анатолию, потерпел неудачу и в отчаянии обратился к родосским рыцарям, прося их перевезти его в Европу, где он планировал поднять мятеж. Рыцари изъявили согласие, и Джем оказался на Родосе в сопровождении небольшой свиты человек из тридцати. Он пообещал рыцарям, что, если станет султаном, заключит с ними выгодный договор, однако Баязид предложил больше: мир, свободу торговли и 45 тысяч дукатов в год на «содержание» брата. Теперь рыцари уже не могли выпустить Джема из рук. Якобы для его собственной безопасности его перевезли в Ниццу, от которой он пришел в восхищение, не переставая, впрочем, выражать желание как можно скорее отправиться в Румелию. Ему сказали, что, раз он попал во Францию, ему надлежит встретиться с французским королем, однако посланец, которого Джем отправил договариваться о встрече, куда-то запропастился.

Вспыхнувшая в Ницце эпидемия чумы дала рыцарям предлог для того, чтобы перевезти Джема в один из своих удаленных от моря замков, разлучив со свитой: сначала в Руссильон, затем в Ле-Пюи, а оттуда — в Сассенаж, где он влюбился в дочку коменданта Филиппину-Элену и написал горестные строки:

Ах, где то время, когда мою звезду нес конь удачи.
Что мог догнать мечту о твоем неуловимом объятии!
Ах, где то время, когда Джем мог жить на твоем пороге!
Мы не думали о том, какое то было прекрасное время,
Пока оно не ушло безвозвратно.

Рыцари тем временем построили для Джема особую башню в семь этажей, где он изнывал от тоски в своих апартаментах, расположенных над кухней и помещением для слуг, но под комнатой, где сидели стражники. Он умолял дать ему свободу и пытался бежать, а рыцари тем временем получали деньги от его брата; им даже удалось вытянуть 20 тысяч дукатов у его жены и матери, живших в Каире, пообещав взамен немедленно его отпустить.