Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Организация западной религии была громоздка и иерархична: христианские теологи сидели в кельях, монахи строили огромные монастыри; купола православных храмов могут показаться тяжеловесными и приземленными рядом с устремленными ввысь минаретами. На Востоке святые люди настолько отрешались от бренного мира, что могли годами сидеть на столпах или ходить по раскаленным углям. Эвлия Челеби пишет о суфии, который посетил великого визиря в его присутствии, причем попасть в эти покои он мог, лишь если бы прошел сквозь стену; леди Мэри Уортли Монтегю слышала об учителе, который вместе со всей своей семьей переселился на ветви дерева; а любимыми святыми людьми высших сановников империи всегда были вращающиеся дервиши ордена мевлеви, чьи представления лишали зрителей дара речи. «Скорость, с которой они кружатся, просто поразительна, — писал Чандлер, который наблюдал исполнение этого ритуала в афинской Башне ветров, — их длинные волосы не касаются плеч, но парят в воздухе, разлетаясь в стороны». После представления гостей угощали кофе и кальяном, а главный дервиш выглядел «так спокойно и безмятежно, словно он сам был всего лишь зрителем».

Огромный объем богатств империи и почти третья часть ее земель не подлежали налогообложению, будучи собственностью благотворительных фондов — вакфов. «Благотворительность, — сказал поэт Джами, — подобна мускусу, который можно найти, даже если он спрятан, ибо его выдает аромат благодарности».

Строительство мостов часто производилось в качестве богоугодного дела, а их ремонт оплачивался за счет пожертвований. На средства благотворительности, освященной одобрением религии, существовало множество общественных учреждений. Больной мог бесплатно лечиться в больнице при мечети, путешественник имел право бесплатно провести три ночи на постоялом дворе, получая пропитание. Сумасшедший, если только за ним не была закреплена роль деревенского дурачка, получал уход в приюте для душевнобольных. Когда антиквар Постэль, посланный Людовиком XIV искать на восточных базарах старинные манускрипты, попал в тяжелое положение, добросердечные янычары пригласили его питаться за их общим столом. Вплоть до XVII века западные путешественники часто отмечали полное отсутствие нищих; позже, когда они появились, они образовали собственный цех, дабы, подобно всем остальным, занять свое место в обществе. В XIX веке Элиот вспоминал безногого нищего, обитавшего в Тарабье на берегу Босфора: он приветствовал проходящих элегантным поклоном и «принимал подаяние, которое ему, благодаря его убедительным речам, всегда подавали в избытке, с достоинством вежливого сборщика налогов». Говорили, что он скопил немалое богатство. Осенью, когда дипломаты покинули Тарабью, он тоже уехал, взяв билет первого класса до Митилены, чтобы провести там зиму с одиннадцатью своими слепыми сестрами. Помимо всего прочего, для богатых людей пожертвования были хорошим способом оставить кое-какое наследство своим детям: каждый вельможа мог учредить какой-нибудь благотворительный фонд и назначить своих наследников его пожизненными распорядителями, получающими содержание из его прибылей.

В Болгарии были лавки, на доход с которых кормили бедняков в Медине. Доход с других лавок мог идти на ремонт окрестных мостов или уход за источниками с питьевой водой. Вдоль дороги в Эдирне было построено такое великое количество постоялых дворов, предлагающих путникам кров и стол, что султану пришлось запретить строить новые. Когда Мехмед II издал закон, уничтожающий большое количество вакфов, и одним махом конфисковал в казну двадцать тысяч деревень, это было воспринято так, как если бы сегодня какой-нибудь политик позволил себе запустить руку в пенсионный фонд. Меньше чем через год султан умер, и ходили слухи, что его отравили. После этого исламское гражданское общество пользовалось полной независимостью от превратностей политической жизни, и составляющие его братства, цеха, тайные общества, религиозные культы и торговые партнерства оплетали империю сетью взаимной помощи и поддержки. Очень многое было посвящено Всевышнему и приближению рая на Земле, ибо османы, как они полагали, жили накануне наступления золотого века.

Старинная восточная мудрость гласит: «Собака лает, а караван идет»; читая анналы империи, время от времени ощущаешь эту атмосферу ожидания. По Анатолии то и дело распространялось известие о приходе Махди, предвестника конца света, и толпы опьяненных восторгом крестьян устремлялись к столице, снося все на своем пути.[46] Тюремщик барона Братислава в Семибашенном замке однажды сообщил ему новость о взятии турками Рааба, которое он, тюремщик, воспринял как долгожданное падение всего христианского мира. Он даже посоветовал заключенным обратиться в ислам — все равно, мол, теперь им не остается ничего иного.