Вэкфильдский священник

Терпніе мое, наконецъ, лопнуло. Измученный тысячью претерпнныхъ униженій, я готовъ былъ на самые отчаянные поступки, ища только пучины, которая бы меня поглотила. Мн казалось, что я какое-то существо низшаго сорта, предназначенное самою природой пропадать гд нибудь въ темномъ углу. Однако, у меня оставалось еще полъ-гинеи и я подумалъ, что сама судьба побрезговала лишить меня этого послняго прибжища; но, желая разомъ покончить дло, я ршился истратить ее немедленно и посмотрть, что дальше будетъ. Идя по улиц съ такими благими намреніями, я замтилъ контору мистера Криспа, двери которой заманчиво были открыты, общая мн самую гостепріимную встрчу. Мистеръ Криспъ, надо вамъ знать, такой великодушный джентльменъ, который сулитъ тридцать фунтовъ годового жалованья и за это предлагаетъ каждому изъ подданныхъ его величества продать свою свободу навсегда и дозволить перевезти себя на корабл въ Америку въ качеств невольника. Я радъ былъ найти такое мсто, гд могъ съ съ горя потопить вс свои опасенія, и вошелъ въ его келью (а контора съ виду была очень на нее похожа) съ покорностью настоящаго монаха. Тутъ я засталъ нсколько несчастныхъ созданій въ обстоятельствахъ, подобныхъ моимъ, ожидавшихъ мистера Криспа съ истинно британскимъ нетерпніемъ. Каждая изъ этихъ пропащихъ душъ, недовольныхъ судьбою, вымещала претерпнныя обиды на себ же самомъ. Но вошелъ мистеръ Криспъ и вс стованія смолкли. Онъ удостоилъ посмотрть на меня съ особеннымъ одобреніемъ, и это было въ первый разъ за послдній мсяцъ, что кто нибудь обратился ко мн съ улыбкою. Разспросивъ меня, онъ нашелъ, что я гожусь на что угодно, и задумался какъ будто о томъ, куда бы меня получше пристроить; затмъ, ударивъ себя пальцами по лбу, онъ принялся уврять, что въ настоящее время въ пенсильванскомъ синод идутъ переговоры о томъ, чтобы послать чрезвычайное посольство къ индйцамъ племени чикасо, и что онъ непремнно похлопочетъ объ опредленіи меня секретаремъ этого посольства. Сердце мое чувствовало, что онъ все вретъ, и однако мн пріятно было выслушать такое блестящее общаніе: въ немъ было что-то величавое и лестное. Поэтому я по-братски раздлилъ свою полъ-гинею: одну половину присоединилъ къ его капиталу въ тридцать тысячъ фунтовъ, а другую понесъ въ ближайшій трактиръ, гд вскор почувствовалъ себя гораздо счастливе своего патрона.

У дверей трактира я столкнулся съ капитаномъ корабля, съ которымъ былъ нсколько знакомъ, и предложилъ ему побесдовать за стаканомъ пунша. Такъ какъ я не имлъ привычки умалчивать о своихъ обстоятельствахъ, капитанъ тотчасъ узналъ всю мою исторію и сталъ меня уврять, что если я польщусь на общанія мистера Криспа, то я погибшій человкъ, потому что этотъ господинъ только о томъ и думаетъ, чтобы повыгодне продать меня плантаторамъ.

«— Но мн кажется», продолжалъ онъ, «что вамъ можно и гораздо ближе найти какой нибудь благородный способъ добыванія себ средствъ къ жизни. Послушайтесь моего совта. Завтра утромъ мой корабль отплываетъ въ Амстердамъ: не угодно ли вамъ быть моимъ пассажиромъ? Какъ только высадитесь въ Голландіи, такъ и начинайте давать уроки англійскаго языка; ручаюсь, что у васъ будетъ множество учениковъ и вы заработаете кучу денегъ. Я полагаю, что англійскій-то языкъ вы знаете довольно основательно, чортъ возьми?» Я успокоилъ его на этотъ счетъ, но выразилъ сомнніе, точно ли голландцы пожелаютъ изучать англійскій языкъ? На это онъ сталъ клятвенно уврять меня, что они будутъ въ восторг. Полагаясь на его свидтельство, я согласился на его предложеніе и на другой день поплылъ въ Голландію учить голландцевъ англійскому языку. Втеръ былъ попутный, перездъ короткій и я, отдавъ за переправу половину своей движимости, очутился на одной изъ главныхъ улицъ Амстердама, точно съ неба свалился. Въ такомъ положеніи мн не приходилось терять ни минуты времени и я началъ поскоре искать уроковъ. Поэтому я остановилъ двухъ или трехъ прохожихъ, показавшихся мн наиболе подходящими для моихъ цлей, и попробовалъ объяснить имъ, что мн нужно. Но ни я ихъ, ни они меня не понимали. Тутъ только я спохватился, что, желая научить голландцевъ англійскому языку, я долженъ сперва самъ выучиться у нихъ голландскому. Какъ я былъ настолько глупъ, что упустилъ изъ вида столь важное обстоятельство — ужъ не знаю; но дло въ томъ, что упустилъ. Когда этотъ проектъ лопнулъ самъ собою, я сталъ подумывать, какъ бы попасть обратно въ Англію, но, случайно встртивъ одного студента-ирландца, возвращавшагося изъ Лувэна, разговорился съ нимъ о литератур. Къ слову сказать, стоило мн заговорить о подобномъ предмет и я до того увлекался имъ, что способенъ былъ совершенно позабыть о своемъ отчаянномъ положеніи. Студентъ сказалъ, между прочимъ, что у нихъ въ университет не найдется и двухъ человкъ, знающихъ по-гречески. Это меня изумило: я ршилъ немедленно отправиться въ Лувэнъ и жить тамъ уроками греческаго языка. Въ этомъ поддержалъ меня и собратъ по наук, намекая, что такимъ способомъ, пожалуй, наживешь себ цлое состояніе.