Вэкфильдский священник

Однажды, сидя въ кофейн, размышлялъ я о судьб, постигшей мои парадоксы; въ это время вошелъ въ ту же комнату человчекъ небольшого роста и слъ противъ меня. Заговоривъ со мною сначала о томъ, о семъ, и узнавъ, что я занимаюсь науками, онъ вытащилъ пачку объявленій и попросилъ меня подписаться на новое изданіе «Проперція», котораго онъ намревался переводить вновь, украсивъ своими примчаніями. Изъ моего отвта выяснилось, что я совсмъ безъ денегъ, и тогда онъ освдомился, на что же я разсчитываю въ будущемъ? Когда я ему сознался, что и надежды мои такъ же пусты, какъ мой карманъ, онъ сказалъ: «Вы, какъ я вижу, совсмъ не знаете городской жизни. Взгляните-ка на мои объявленія: вотъ уже двнадцать лтъ, какъ они меня кормятъ и поятъ, и даже довольно сытно. Какъ только я узнаю, что какой нибудь вельможа возвратился изъ заграничнаго путешествія, или разбогатвшій купецъ пріхалъ изъ Ямайки, или важная барыня прибыла изъ своего помстья, я тотчасъ являюсь къ нимъ на домъ и прошу о подписк. Сначала я осаждаю ихъ комплиментами, и когда лесть сдлаетъ свое дло, я спшу подсунуть подписной листъ. Если особа соглашается на это довольно охотно, я прихожу въ другой разъ и прошу позволенія посвятить ей свой трудъ, за что полагается новое вознагражденіе; если и это удается, я приступаю съ новой просьбой: дать мн средства награвировать ея гербъ на заглавномъ лист. И такимъ образомъ, продолжалъ онъ, — существую на счетъ ихъ тщеславія, да еще смюсь надъ ними. Но теперь, между нами сказать, я слишкомъ ужъ примелькался въ этихъ сферахъ и мн тамъ не слдуетъ больше показываться. Вотъ если бы вы согласились ссудить меня на-время вашею физіономіей! Одинъ знатный дворянинъ только что пріхалъ изъ Италіи, а его привратникъ знаетъ меня въ лицо. Не возьмете ли вы на себя доставить туда это стихотвореніе? За успхъ я головой ручаюсь, а барыши пополамъ».

— Боже милостивый, Джорджъ! воскликнулъ я:- неужто ужъ нынче поэты принялись за такія дла? Люди, одаренные столь высокими талантами, такъ унижаются! И неужели они ршаются позорить свое званіе, расточая низкую лесть изъ-за насущнаго хлба?

— О нтъ, сэръ, отвчалъ сынъ: — истинный поэтъ никогда не дойдетъ до такой подлости. Гд настоящій геній, тамъ всегда развито и чувство собственнаго достоинства. Т люди, о которыхъ я говорилъ, не боле какъ нищіе-рифмоплеты. Истинный поэтъ изъ-за славы готовъ бороться со всми невзгодами жизни, но въ то же время не можетъ переносить презрнія. Умоляютъ о покровительств только т, которые его недостойны.

Будучи слишкомъ гордъ, чтобы такъ унижаться и слишкомъ бденъ, чтобы снова гоняться за извстностью, я принужденъ былъ избрать средній путь, а именно писать изъ-за хлба. Но я не годился для такого ремесла, гд успхъ обезпечивается однимъ усидчивымъ трудолюбіемъ. Я никакъ не могъ побдить своей страстишки къ одобренію. Я старался писать какъ можно лучше, что отымаетъ много времени и занимаетъ мало мста, между тмъ какъ для прочнаго успха мн слдовало писать кое-какъ, но подлинне. Поэтому мои мелкія и тщательно отдланныя статьи, появляясь въ журналахъ, проходили совершенно незамченными. Публик, всегда занятой боле важными длами, некогда было замчать сжатость моего стиля и любоваться стройностью моего изложенія; такъ и пропадали даромъ одна за другою вс мои статьи. Появляясь на страницахъ періодическихъ изданій, мои краткіе опыты казались слишкомъ незначительными по сравненію съ пространными разглагольствованіяни о свобод, сказками изъ восточной жизни и рецептами противъ укушенія бшеною собакой. Вс статьи, подписанныя замысловатыми псевдонимами: Филаутусъ, Филалетъ, Филелейтеросъ и Филантропосъ — были гораздо удачне моихъ, потому что эти господа пишутъ быстре меня.

Тогда я сталъ водиться только съ такими захудалыми писателями, которые были со мною одного поля ягоды: собираясь вмст, вс мы только и длали, что восхваляли, оплакивали и презирали другъ друга. Творенія знаменитыхъ литераторовъ только тогда доставляли намъ удовольствіе, когда оказывались неудачными. Мн перестало нравиться все то хорошее, что было написано другими; несчастная исторія съ моими парадоксами сбила меня съ толку, изсушивъ во мн этотъ источникъ живйшаго наслажденія. Я не находилъ радостей ни въ чтеніи, ни въ писаніи, потому что чужой талантъ былъ мн противенъ, а мое писательство обратилось въ пустое ремесло ради пропитанія.

Въ это печальное время, сидя однажды на одной изъ скамеекъ Сенъ-Джемскаго парка, я увидлъ молодого джентльмена изъ высшаго круга, съ которымъ мы были очень дружны въ университет, и поклонились другъ другу довольно сухо, потому что ему, должно быть, показалось стыдно признаваться въ знакомств съ такимъ оборванцемъ, а я просто опасался, что онъ не захочетъ меня узнать. Вскор, однакожъ, мн пришлось разувриться въ этомъ, потому что въ сущности Нэдъ Торнчиль предобрый малый.

— Что ты сказалъ, Джорджъ? перебилъ я: — Торнчиль, — такъ, кажется, ты его назвалъ? Да это должно быть никто иной, какъ нашъ помщикъ!