Придя въ Лондонъ, батюшка, первымъ дломъ я пошелъ съ вашимъ рекомендательнымъ письмомъ къ нашему родственнику, но засталъ его почти въ такомъ же положеніи, въ какомъ находился самъ. Вамъ извстно, сэръ, что я тогда намревался поступить учителемъ въ какой нибудь пансіонъ, и обратился къ нему за совтомъ, какъ это устроить. Кузенъ отнесся къ моему проекту самымъ насмшливымъ образомъ. — Эге! воскликнулъ онъ, — нечего сказать, хороша карьера; и притомъ какъ разъ по васъ выкроена. Я самъ побывалъ школьнымъ учителемъ; но будь я повшенъ, коли не предпочелъ бы быть младшимъ сторожемъ при ньюгэтской тюрьм. Вставалъ я рано, ложился поздно; старшій учитель помыкалъ мною, а жена его возненавидла меня за некрасивую наружность; мальчишки меня мучили, а начальство не позволяло ни на минуту отлучаться отъ нихъ, чтобы хоть передохнуть на простор. Да еще годитесь ли вы для этой должности? Дайте-ка я васъ проэкзаменую. Имете ли вы спеціальную подготовку по этой части? — Нтъ. — Такъ вы не годитесь для школы. Умете ли вы стричь мальчишекъ? — Нтъ. — Такъ вы не годитесь для школы. Была ли у васъ оспа? — Нтъ. — Опять не годитесь для школы. Привыкли ли спать втроемъ на одной постели? — Нтъ. — Не годитесь для школы, ршительно; ну а каковъ у васъ аппетитъ? — Превосходный. — И подавно не годитесь для школы! Нтъ, нтъ; и толковать нечего. Если хотите избрать легкое, изящное ремесло, то ступайте лучше на семь лтъ въ подмастерья къ точильщику, чмъ брать на себя школьную обузу. Однако вотъ что, продолжалъ онъ:- вы, я вижу, мальчикъ не глупый и довольно образованный. Не хотите ли сдлаться писателемъ, какъ я?
Вы, конечно, встрчали въ книгахъ исторіи геніальныхъ людей, умиравшихъ съ голоду? А я хоть сейчасъ могу вамъ указать человкъ сорокъ писателей, и притомъ очень скучныхъ, которые живутъ въ роскоши: занимаются они вопросами историческими, политическими, обработываютъ ихъ неказисто, но пишутъ гладко, и публика одобряетъ; и это все такой народъ, сэръ, что будь они не писатели, а только сапожники, никому бы и въ голову не пришло заказать имъ новые сапоги, а жили бы они одной починкой.
Видя, что учительская должность здсь далеко не въ почет, я ршился попробовать свои силы на поприщ писательства; я относился къ литератур съ величайшимъ благоговніемъ и потому взиралъ на обитателей Гробъ-Стрита, какъ на боговъ. Мн казалось крайне лестнымъ идти по стопамъ Драйдена и Отуэя; я полагалъ, что богиня этихъ мстъ должна быть матерью всхъ совершенствъ, и былъ еще настолько наивенъ, что бдность литераторовъ вообще считалъ необходимою принадлежностью генія. Съ такими-то воззрніями взялся я за перо, и разсудивъ, что вс великія истины уже высказаны и на мою долю остается только опровергнуть ихъ, ршился написать книгу на совершенно новыхъ основаніяхъ: я взялъ два-три блестящихъ парадокса и обставилъ ихъ довольно ловко; вышло нчто совсмъ фальшивое, но зато новое. Все, что было хорошаго и справедливаго на свт, столько разъ изложено и описано прежде, что я поневол взялся за такіе предметы, которые издали могли показаться тоже похожими на правду. И если бы вы видли, съ какимъ важнымъ видомъ, съ какимъ сознаніемъ собственнаго достоинства я сидлъ за своею рукописью! Я не сомнвался, что весь ученый міръ всполошится и станетъ опровергать мои теоріи, и заране готовился отражать нападенія всего ученаго міра. Ощетинившись какъ ёжъ, я намренъ былъ каждаго противника поразить остріемъ своей щетинки.
— Удачное сравненіе, мой милый! сказалъ я:- какіе же сюжеты выбралъ ты для своего труда? Надюсь, что не упустилъ случая затронуть необходимость единобрачія? Но я прервалъ тебя; продолжай. Ты говорилъ, что напечаталъ свои парадоксы; хорошо, что же возразилъ на нихъ ученый міръ?
— Сэръ, отвчалъ мой сынъ, — ученый міръ вовсе не возражалъ мн: да, такъ-таки не обмолвился на мой счетъ ни единымъ словомъ. Каждый изъ нихъ былъ въ то время занятъ тмъ, что расхваливалъ своихъ пріятелей, самого себя или бранилъ враговъ. А такъ какъ у меня ни тхъ, ни другихъ не было, то я испыталъ горьчайшее изъ разочарованій: пренебреженіе.