Век Филарета

   Эти колебания в архиерейской среде хорошо чувствовал князь. Он пытался перетянуть на свою сторону тех, кто сто­ронился партии сто врагов. Архиепископ Антоний показал свой характер, когда на заседаниях Синода не согласился на развод  великого князя Константина Павловича с женою, за что и был отправлен на епархию. Теперь же, увидев Антония в столице и надеясь на его память об обиде, князь Александр Николаевич подступил к нему с разговорами о «церкви, которая должна быть в сердце».

    - То-то и беда, ваше сиятельство,— с готовностью отвечал архиепископ,— что часто вместо церкви находишь в иных сердцах только колокольню. Благовестят, благовестят, а как подойдешь к мнимой церкви, то не найдешь ни Божией службы, ни того, кому бы совершать оную. Одни колокола, в которые звонят маль­чишки.

Князь сжал губы и отошел молча.

   Для отца Фотия открылись двери всех аристократических са­лонов Петербурга. Слушали его почти с благоговением. У графини Анны собрания стали ежедневными. Митрополит Серафим все ощутимее благоволил к Спасскому. Как ни удивительно, но и Голицын

поддался чарам Фотия. Бедный князь...

   Фотий же имел свой план. Голицын устроил ему аудиенцию у государя.

Идя по лестницам, залам и коридорам Зимнего дворца, Фотий покрывал крестным знамением как себя, так и стены, двери, окна, часовых с ружьями, лакеев в напудренных париках, гене­ралов, придворных,— он чуял вокруг тьмы сил вражиих.

   Распахнулись высокие бело-золотые двери, и он вошел.

   Александр Павлович с любопытством всматривался в нео­быкновенного монаха, о котором столько был наслышан от самых разных людей. Ему хотелось воспользоваться лорнетом, но он опасался, что это может гостю не понравиться. Сделав несколько шагов навстречу, царь сложил руки и склонил голову в ожидании благословения.

Фотий, не обращая на него внимания, искал глазами образ, дабы перекреститься, но не видел икон на стенах и в углах ог­ромного императорского кабинета.

   Александр Павлович отступил и с недоумением смотрел. Фо­тий опустил глаза долу, совершил про себя молитву и тогда занес руку для благословения, кое император послушно принял и по­целовал горячую, жилистую руку монаха. Фотий тотчас достал образ Спасителя, дал приложиться и вручил в дар императору.

   — Я давно желал тебя видеть, отец Фотий, и принять твое благословение,— с некоторым усилием говорил по-русски Алек­сандр Павлович, привыкший беседовать на религиозные темы на французском, английском или немецком языках.

   — Яко же ты хощешь принять благословение Божие от меня, служителя святого алтаря, то благословляю тебя, глаголя: «Мир тебе, царю, спасися, радуйся! Господь с тобою буди!»

   Александр Павлович взял его за руку и усадил на стул, сам сев напротив. Он сразу понял, почему монах так заинтересовал многих в столице: в Фотий ощущалась огромная сила, видимо, питавшая его уверенность в себе.

   Император попросил гостя рассказать о службе в кадетском корпусе. Другим горел Фотий, но принужден был сказать не­сколько слов о корпусе, одобрил начальника, а дальше без перехода заговорил о церкви, вообще о вере и спасении души, похвалил митрополита Серафима, осудил зловерие и соблазн, указал на усиление потока нечестия, прикрываемого лукавым обманом:

   — Евангелие в храме стоит на престоле, и народ смотрит на него с благоговением. Из распоряжений Библейского общества выходит, что Библия и Новый Завет могут валяться в кабаках, в шинках и других подобных местах. Где уважение к Священному Слову? Где трепет и страх сердечный? Ничего нет! Подрыв власти и духовной и светской! Змей революции так пасть разевает!

   Говорил Фотий полтора часа и нисколько государю не на­скучил. Александра Павловича чрезвычайно беспокоила угроза революции, откуда бы она ни исходила — из мужицких изб или аристократических салонов. Он отказался от идеи преобразова­ний, «лишь расшатывающих устои», по совету государственных людей. Теперь же оказывалось, что ту же настороженность к новизне любого рода питают и духовные.

   Из Зимнего дворца Фотий отправился к графине Анне, рас­сказал ей, что считал нужным, а в лавре поведал митрополиту о милостивом царском внимании, и на следующий день Серафим представил архимандрита Фотия к награждению золотым напер­сным крестом. К Голицыну Фотий не поехал, но тот сам навестил его в лавре и устроил ему аудиенцию у вдовствующей императ­рицы. У Марии Федоровны Фотий уже не только обличал неверие, по и прямо осуждал Голицына, Тургенева, Попова, заодно и Филарета, к которым Мария Федоровна давно питала нерасполо­жение.

   Аракчеев выжидал и дождался. Вышла из печати книга не­мецкого пастора Госнера с очередным толкованием Библии под названием «Дух жизни и учения Христова в Новом Завете». Пе­реводчиком ее был Василий Михайлович Попов, один из бли­жайших к

Голицыну людей. Тут уж князю было не отвертеться.