Век Филарета

   Дроздов был поражен открытой ему новостью. Как ни привык он уничижительно смотреть на суету государственной машины, но тут оказывался непосредственно причастным к будущему Рос­сии, к судьбе династии, стоящей во главе огромной страны. «По­моги, Господи!»      мысленно помолился он.

 -  Вам надлежит написать проект, коий через меня будет доставлен государю. Возможно, потребуются поправки. Окончатель­ный текст акта останется в тайне, доколе не придет время приведения оного и исполнение. Храниться ему надлежит, по мысли государя, в московском Успенском соборе с прочими царствен­ными актами. Вручаю вам бумаги! — С непривычно строгим ви­дом князь передал конверт архиепископу.

   - Ваша светлость, прежде всего прошу передать его величеству мою нижайшую благодарность за доверие, коим почтен сверх меры,- - ответил Дроздов.— Какое время дадено мне на работу?

   -  Неделя-две.— Князь сделал неопределенный жест рукою. И прошу вас передать мой почтительный совет государю,— Филарет несколько запнулся,— соображение, коим он конечно же волен пренебречь. Полагаю следующее: поскольку восшествие ни престол

происходит в Петербурге, затруднительно его соображение с манифестом, хранящимся за сотни верст, да еще в тайне. Следовало бы во избежание всех возможных случайностей сделать с окончательного текста три копии, поместить их для хранения в Государственном совете, правительствующем Сенате и Святейшем Синоде, о чем сделать отметку и в тексте. Подлинный же акт, согласно воле государя, будет храниться в Москве.

    — Владыко! Вам цены нет! — всплеснул руками Голицын.— Как это мне самому в голову не пришло? Это же так очевидно!.. Вечером же скажу государю. А теперь — за работу! За работу!

Уже подойдя к двери гостиной, князь вдруг замедлил движение и резко поворотился.

   — Знаете ли, святый отче,— понизив голос едва ли не до ше­пота, сказал он,— а ведь окончание царствования может произойти.и до кончины Александра Павловича... храни его Господь!.. Никогда я с вами не обсуждал его величество, но нынче повод такой... Он подумывает о добровольном уходе от власти. Да-да! Все даже не в словах, а в мыслях, интонациях, в глазах его... Уж я-то вижу. Но - секрет!

   Дроздов пробыл в Петербурге более месяца. Текст акта был написан им за три дня и передан князем государю, который распорядился владыке «обождать». Между тем по городу поползли слухи и догадки, чем вызвано пребывание московского архие­пископа, высочайше отпущенного еще в июле. Филарет томился, томился и наконец отправился в Царское Село к князю Голицыну.

   Князь передал ему бумаги, в которых рукою государя неко­торые слова и выражения были подчеркнуты, их надлежало ис­править. Объяснений о причинах задержания не последовало. Князь пребывал в рассеянном настроении и казался чем-то оза­даченным. Через день исправленный текст был готов, и Дроздов наконец-то уехал в Москву.

   Почти вслед за ним, 25 августа в Москву прибыл государь. 27 августа он прислал архиепископу утвержденный акт (с при­ложением в подлиннике письма цесаревича Константина) в за­печатанном конверте с собственноручной надписью. «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархи­альному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успен­ском соборе прежде всякаго другого действия».

   На следующий день в келью архиепископа в Чудовом мона­стыре пожаловал граф Аракчеев, в этот раз сумевший не пустить Голицына с государем в Москву, Дроздов был далек от графа, но уважал его деловые способности.

   — Ваше высокопреосвященство,— получив благословение, за­говорил Аракчеев.— Его величество прислал меня узнать, как именно намереваетесь вы внести доверенные вам документы в собор?

   — Завтра будет всенощное бдение. Прежде его начала войду в алтарь и возложу конверт в ковчег, никому его не открывая.

   Аракчеев ничего не ответил и вышел. Он вернулся вскоре и с порога заявил:

   — Государю не угодна ни малейшая гласность! За службою же собор будет наполнен разными людьми. Обдумайте способ совершить сие иначе.

   В полдень 29 августа архиепископ московский направился в Успенский собор. Там ожидали его протопресвитер, ключарь  прокурор московской синодальной конторы с печатью. Владыка Филарет вошел, и тяжелые двери закрылись за ним. В приятной после солнцепека прохладе и сумрачности огромного храма он несколько раз осенил себя крестным знамением, приложился к образам Спасителя и Владимирской Божией Матери, после чего пошел в алтарь.

   При общем внимании был открыт ковчег государственных  актов, куда архиепископ и положил принесенный пакет, показав печать императора. Ковчег был вновь заперт на ключ и запечатан прокурором синодальной конторы. Присутствовавшим была объявленна высочайшая воля: «Да никому не будет открыто о свершившемся!»

Глава 10

 ПАДЕНИЕ ГОЛИЦЫНА