Век Филарета

    В начале мая 1862 года в Петербурге из рук в руки передавали . анонимную прокламацию под названием «Молодая Россия». Князь Василий Андреевич Долгорукий по своей должности также озна­комился с ней и представил императору. И Александр Николаевич прочитал: «Россия вступает в революционный период своего существования... Снизу слышится глухой и затаенный ропот народа, угнетаемого и ограбляемого всеми...» Да ведь он-то как раз и хочет блага народу без кровавых потрясений революции — как этого не могут понять? «Выход из этого гнетущего

страшного положения один — революция, революция кровавая и неумоли­мая, которая должна изменить радикально все без исключения основы современного порядка и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови... только пришла бы поскорее она, давно желанная!..»

    Ненормальность автора была очевидной, но все же он был опасен, ибо призывал к крови, к уничтожению царской семьи под лозунгом социалистической и демократической республики, и даже — к уничтожению брака и семьи. Приказано было автора найти и посадить в крепость.

    А между тем Петр Заичневский, девятнадцатилетний московский студент, уже находился в одной из камер Петропавловской крепости; именно там он написал свое разнузданное воззвание и смог переп­равить его на волю, а соратники поспешили размножить.

    По едва ли случайному совпадению во второй половине мая 1862 года по Петербургу пронеслись страшные пожары, от которых выгорел чуть не весь центр столицы. Все говорили о поджогах, но полиция не смогла найти поджигателей. Растерявшиеся власти арестовали Чернышевского, запретили на время выход журнала «Современник», закрыли воскресные школы для рабочих людей в которых студенты не только обучали мужиков чтению и ариф­метике, но и открывали им глаза на грабительскую политику царя, не пожелавшего отдать сразу всю землю тем, кто пашет и сеет, на монахов, собирающих миллионы рублей в монастырях — вот куда идет трудовая копейка!.. Передовая демократическая об­щественность бурно протестовала, но ее голоса никто не слышал. Писарева бесила эта вынужденная немота.

    В подцензурной печати до конца он высказаться не мог, вот почему летом 1862 года согласился на предложение соратников издать прокламацию. Написал ее Писарев в один присест, в ра­достном упоении от свободы.

    «Примирения нет,— писал он, злорадно предвкушая, как по­багровеют лица ленивца императора, министров, начальника Ш Отделения, как испуганно растеряются тупые жандармы при чтении его горящей правды.— На стороне правительства стоят только негодяи, подкупленные теми деньгами, которые обманом и насилием выжимаются из бедного народа. На стороне народа стоит все, что молодо и свежо, все, что способно мыслить и действовать... Династия Романовых и петербургская бюрократия должны погибнуть!.. То, что мертво и гнило, должно само собою свалиться в могилу; нам остается только дать им последний толчок и забросать грязью их смердящие трупы...»

Жандармы оказались не так тупы и в начале июля арестовали автора.

    В крепости страха у Дмитрия не было вовсе. Он не боялся ни усатых жандармов, ни грозных судей в шитых золотом мун­дирах, ни самого царя. Стены узкой камеры для него не были тесны. Еду приносили с офицерской кухни, и она была вполне прилична. После следствия по его настойчивому ходатайству ему было позволено заниматься литературным трудом. И он трудился.

    Целыми днями, не зная усталости, Писарев исписывал стра­ницу за страницей, передавая по пятницам готовые статьи на волю. Имя страдальца за передовые идеи стало еще более известным. Статьи Писарева в «Русском слове» и других журналах зачитывались вслух в студенческих аудиториях и возникавших коммунах.

    «Долой литературу!» — читали молодые люди и задумывались: а в самом деле, какую практическую пользу приносит литература? Что конкретно дают мужику стишки Пушкина и Фета? Мужику нужнее печной горшок да смазные сапоги! «Основной принцип всей человеческой деятельности заключается везде и всегда в стремлении человека к собственной выгоде...» — а ведь верно, признавали сыновья мелких чиновников, дворян и священников. Без иносказаний автор показывал неприглядную роль римских пап, всяких Бонифациев и Климентов — а чем лучше наши свя­тоши в черных рясах?

    Караульные солдаты, заглядывая в глазок, удивлялись: и как этому барину не надоедает

писать да писать, и как у него рука не онемеет?

    Писарев не чувствовал усталости. Он совершал важнейшее и необходимейшее дело. Никто не знал, что давно, два года назад, он достиг вожделенной огненно-красной истины! Он вкусил от нее, просветился и окреп духом, страхи отступили. Ему дан был дар пророка!

    Если бы только не слезные материнские письма с призывами смириться, покориться и молиться; если бы только не ежедневные посещения настоятеля Петропавловского собора протоиерея Ва­силия Петровича Палисадова...