Век Филарета

   Сам не понимал, отчего вдруг ушла усталость. Ноги несли его все выше, все дальше по высоким потертым белым ступеням внутренней лестницы, шедшей внутри пятиметровой толщи сте­ны. Так же ходил царь Иоанн Васильевич Грозный, едва не задевая скуфейкой чернеца за своды.

   Торопясь и поскальзываясь, он обошел первый ярус, протис­киваясь мимо громадных колоколов, каждый из которых был больше их самого большого соборного. На второй ярус вела уже витая металлическая лестница. Тут оказалось попросторнее, но тянуло дальше. Третий ярус ошеломил тем, что огромный город отсюда виделся сжавшимся вдвое.

    Далеко внизу медленно тащилось множество саней, редкие кареты на полозьях. Хорошо было видно пеструю толпу на Крас­ной площади, где снега будто и не было, а вдали на самом краю горизонта пустыри, рощи, укрытые снегом, какой-то дворец крас­ного камня, поближе — невиданная сизая громада с остроуголь­ной башней. Да это Сухарева башня!

   За несколько минут он продрог до костей и с сожалением должен был уйти, не разглядев всего. Но, проходя мимо первого яруса, не выдержал, вышел на обзорную площадку с балюстрадой и, протаптывая тропинку в нанесенных сугробах, смотрел и смот­рел на дома, церкви и дворянские особняки Замоскворечья, близ­кие Ильинку и Варварку внутри стен Китай-города, совсем близ­кие Охотный ряд и сказочный белокаменный дворец против са­мого Кремля, на удивительный собор Василия Блаженного, де­сятки церквей и соборов Кремля...

«Летом бы сюда приехать»,— думал Василий, стуча зубами от холода.

    В квартире дедушки, состоявшей из нескольких маленьких, квадратных и вытянутых,

комнаток с низкими сводчатыми по­толками и крохотными окнами, его заждались. Бабушка, тетки и дядья, которых еще недавно он не знал, наперебой потчевали всем, что стояло на столе, а потом вернулись к своим разго­ворам.

— Преосвященный Платон строг, верно. Когда служит в Чудовом или в Большом соборе, никто не отважится разговаривать. Уж на что знатные дворянки есть, а ни одна не принимает благословение владыки или антидор в перчатках. Ежели увидал какого духовного на улице пьяным, никогда не спустит,— рассказывал старшему Дроздову второй сын дедушки Александра, диакон Фома.

— Что ж, в монастырь отсылает?           '   - .

-Редко. Он хоть строг, а сердцем мягок. Иному выговор сделает, иного пошлет поклоны земные класть или пеню наложит немалую, до пяти рублев, иного низведет на низшие должности... Недавно кум из лавры приехал, рассказал, как к владыке после службы подошел какой-то приезжий монах из дальнего монастыря с жалобаю, что кормят их черствым и заплесневелым хлебом, и показал кусок. Владыка взял кусок и стал есть. «А где ты родился? спрашивает монаха.— А кто родители?.. Отчего в монастырь постригся?..» Тот все рассказывает. «Да с чем же ты, отец, пришел ко мне?» — наконец спрашивает Платон. «Жаловаться на дурной хлеб.— «Где же он?» — «Да вы скушали его!» — «Ну и ты иди, твори такожде».

Посмеялись невольно духовные за столом, покрутили головами.

   Ас чего ж пошло упразднение епархии нашей? — полюбопытствовал отец Михаил.— Едва ли владыка Платон тому при­чиною.

    -Синод мудрит,— нехотя отвечал зять Сергей Матвеевич, единственный за столом бывший бритым и не в рясе, а в коричневом сюртуке,— Хотя дела так поворачиваются, что скоро и Синод по-московски говорить начнет.

   Про Василия никто не вспоминал. Он сидел в углу на твердой лавке в полудреме от тепла, сытной еды и силился ничего не пропустить из таких интересных разговоров. Дома в Коломне дед и отец обсуждали церковные дела наедине, выставив его за дверь.  А здесь он сидит со всеми за столом, как большой. Да он и есть большой!..

   Служанка тихо и незаметно убрала со стола пустые блюда и тарелки. Духовенство не имело права владеть крепостными душами и, но запрет этот обходили, покупая прислугу на имя знакомых Помещиков. На столе появились бутыли с наливками, рюмки синего и зеленого стекла, мед, варенья, сладкие пироги, белые фарфоровые чашки с синими рисунками цветов и трав.

   -Хорошо живете, отец Александр,— невольно порадовался старший Дроздов.

   - Не  жалуемся, благодарение Господу,— отозвался тот.— Пряники что ж забыли? Внуков надо побаловать... А что в консистории про новые указы слышно?

   Появившиеся из соседней комнаты внуки и внучки подходили и получали по печатному вяземскому прянику. Василий думал было пересидеть, но отец глянул строго — юноша встал и тоже подошёл к старику.

   Отец Александр пригнул его и поцеловал в лоб.

   -Вот вам архиерей будет! — объявил он.

  - Это почему же? — усмешливо поинтересовался диакон Фома.

— А потому что учен, а молчит себе да слушает, как мы с вами языки точим. Бери пряник, умница, и чай пей. А Мос­ква, известно, слухом полнится, молвою живет... Так что с указами?