Век Филарета

1) книги собственно литературные, которые по скудости литера­туры отечественной желательны к распространению; 2) книги мистические, которых высокопреосвященный просто не понял и потому судить о них не может; 3) книги самые зловредные, развращающие добрые нравы и ухитряющиеся подкапывать твер­дыни святой нашей веры. «Сии-то гнусныя и юродивыя порож­дения так называемых энциклопедистов,— писал митрополит Пла­тон,— следует исторгать, как пагубныя плевела, развращающая добрыя нравы». Спустя два месяца указом государыни графу Брюсу дано было знать, какие книги изъять из книжных лавок и сжечь. Дополнительно московскому главнокомандующему было сооб­щено, что государыне приятно будет, ежели после окончания аренды Новиковым университетской типографии сия аренда не будет возобновлена.

   Таким образом, удар по масонству вроде бы и был нанесен, но цели не достиг.

  В первый день нового 1800 года молодая жена великого князя Константина Павловича принцесса Юлиана Сакс-Кобургская едва не умерла от страха. Рано утром, когда за окнами Зимнего дворца было совсем темно, а в коридорах еще не началось тихое мель­тешение слуг и придворных, принцесса, принявшая в православии имя великой княгини Анны, была разбужена оркестром трубачей, прямо под ее дверями проигравшими «зорю». Сделано было сие по приказанию ее супруга, большого шутника, великого князя Константина. Бедную принцессу трясло весь день, что искренне забавляло ее мужа.

   Великая княгиня Анна не осмелилась пожаловаться импера­тору, но своей свекрови императрице Марии Федоровне излила все негодование, заявив, что у нее недостает сил

переносить дикие чудачества грубияна мужа и она намерена покинуть Россию. Ма­рия Федоровна, как могла, успокаивала бедную немецкую девочку, польстившуюся на великокняжескую корону.

   Позднее принцессу успокаивали на половине наследника пре­стола, великого князя Александра. Его молодая жена великая княгиня Елизавета Алексеевна (еще недавно — принцесса Луиза . Баденская) жила в полном мире и согласии с мужем. То была удивительно счастливая пара.

   Двадцатитрехлетний великий князь Александр Павлович об­ладал очарованием редкого красавца (в отличие от брата Кон­стантина, курносого, лысоватого, с грубым голосом и резкими движениями). Улыбку его называли не иначе, как «ангельской», грация его движений и величавая поступь порождали сравнения с Аполлоном. При всем том, наследник сформировался в дворцовой атмосфере трусости и стяжательства, смелого разврата и наглого лицемерия как умелый царедворец.

   Он рано научился скрывать свои подлинные чувства и мысли и от покойной бабки, и от строгого отца. Шатки и неопределенны были внушенные Лагарпом идеи республиканизма и свободы. Мягкость характера,, природные доброта и лень порождали в нем мысль об. отказе от престола, и он долго лелеял мысль о жизни свободного гражданина на берегу Женевского озера, однако при­тягательность царской власти оказалась несравнимо сильнее, Цер­ковные обряды он послушно выполнял, но в атмосфере мисти­цизма,

питаемой то вольтерьянством, то масонством, то идеями отцов иезуитов, которые осмелели в России при Павле Петровиче, великий князь стал сущим космополитом.

   Впрочем, мысль о благе отчизны была для него важна, чувство долга оставалось твердым. Он сознавал крайнюю неготовность брата Константина для российского престола и видел растущее недовольство столичного дворянства батюшкиным правлением. Императорская корона надвигалась на него. Он и страшился этого, и очень желал...

                                                                 Глава 4

                                                   ПЕРВОПРЕСТОЛЬНАЯ

    Москва встретила отца и сына Дроздовых празднично. На пути в лавру они собирались остановиться в ней на денек, а пробыли без малого неделю. День за днем пролетали в богослу­жениях, сидении за столом в доме деда Александра Афанасьевича, его сына Григория, служившего диаконом в церкви Иоанна Воина, и отцовского зятя Сергея Матвеевича, чиновника Московского епархиального управления (с помощью которого отец хлопотал о месте диакона для своего будущего зятя Иродиона Сергиевс­кого). Сколько было съедено! Сколько услышано новостей и жи­тейских историй! Сколько было.увидено красоты и редкостей! У Василия голова шла кругом.

   Первым делом сходили к Иверской. Часовня у Воскресенских ворот Китай-города пылала жаром множества свечей. Череда са­мых разных людей продвигалась медленно перед иконою, тут по виду были мещане и мужики, купчихи и закутанные в платки бабы с детками, которых они поднимали приложиться к святыне;тут же с десяток дворян и дворянок теснились вокруг священника, служившего молебен, как пронеслось вокруг, «для новобрачных». Но Василий не сумел разглядеть жениха с невестою.