Век Филарета

  — В точности не помню, батюшка,— с усилием заговорил осоловевший консисторский,— про цветы вот. Высочайше повелено, что если кто желает иметь на окошках горшки с цветами, держали бы оныя по внутреннюю сторону окон, а ежели по наружную, то непременно чтоб были решетки. Другой указ — чтоб не носили жабо и не имели на физиономии бакенбард. Чтоб малолетние дети на улицу из домов не выпущаемы были без присмотру...

— Как это у государя на все времени достает...

— Еще указ, что вальс танцевать запрещается, башмаки не носить с лентами, иметь оныя с пряжками.

— Ты все про дворянские дела, а про духовных было что?

— Из недавних газет ничего не было.

— Да ведь и сколь уж дал нам государь,— вступил в разговор старший Дроздов.— Телесные наказания отменил, награды спе­циальные ввел. У нас в Коломне иные батюшки спят и видят, как бы наперсный крест особенный получить, а то и митру.

— Наш-то владыка был против,— тихо сказал отец Александр.— Полагает он, что митра есть часть только архиерейского облачения и честь ношения ее умалится, ежели надеть ее на голову любого .протопопа. Но государю виднее...

   Разговор еще долго тек с события на событие, с одного лица на другое, о скорых свадьбах племянницы отца Александра и старшей дочки отца Михаила, о том, что правильно отец Михаил везет сына в троицкую семинарию, о назначении на калужскую епархию какого-то Феофилакта, о странных предсказаниях по­лоумного монаха Авеля, а Василий то слушал, то на мгновение впадал в дрему... Нравилась ему Москва.

                                                            Глава 5

                                              ТРОИЦКАЯ СЕМИНАРИЯ

 

    В приемной ректора архимандрита Августина пришлось ждать долго.

Отец Михаил покорно сидел на лавке, положив руки на ко­лени, и изредка поднимал глаза на висевшую в углу небольшую Смоленскую икону Божией Матери с едва заметным огоньком лампады. Василий, кусая губы, то мерно расхаживал от входной двери до лавки, то пытался посидеть, примостившись рядом с отцом, но снова вскакивал и начинал топтаться по тесной комнате. Иго грызла обида.

    В Сергиев Посад добрались к вечеру. Переночевали у земляков, и поутру, оставив вещи, отправились в лавру. Для младшего Дроздова все виделось как бы продолжением московских чудес: высокие стены лавры, непохожие Друг на друга церкви, громада Успенского собора и дивная красота лаврской колокольни. Зашли в Троицкий собор, чугунный пол которого был устлан толстым слоем сена (иначе зимой было не выстоять службу). После литургии поклонились преподобному Сергию и, помолившись, отправились в семинарию.

  Огорошили их еще у входа свои коломенские семинаристы, приехавшие ранее.

  - А наших всех в класс риторики определяют! И на казенный кошт никого не берут! -объявил Ваня Пылаев.

   - Как же так опешил Василий.— Мы прошли всю риторику…

  -Прошли то прошли, но тут говорят, что мы до философии не доросли, познаний не хватит уразуметь.

  - Батюшка. Что же это? – аж побледнел Василий.

  Отец Михаил отправился в канцелярию. Высокий и худой инспектор иеромонах Мелхиседек сидел за большим столом, за­валенным бумагами. Выглядел он строго, глаз почти не поднимал, внимательно выслушивал подходивших послушников и семинаристов, кратко отвечал , успевая при этом подписывать бумаги. Когда же поднял глаза на старшего Дроздова, тот увидел, что взор отца Медхиседека добр и ласков.

   -Ничем не могу помочь,— отвечал он отцу Михаилу, и видно было, что сам искренне этим огорчен.— Отец ректор указал, что знания вновь прибывающих настолько малы, что не грех им посидеть еще в классе риторики. Беды большой нет. Коли сынок ваш знающ,

через год поступит в класс философии. Давайте про­шение и документы.

   Через год... Восемь лет провел Василий в коломенской се­минарии и полагал, что достаточно учен, год уже отучился в философском классе, а тут на них смотрят как на полуграмотного деревеньщину. Обидно! И несправедливо!

   - Отец инспектор,- не сдавался старший Дроздов, - нельзя ли мне самому объяснить отцу Августину наше дело. По справедливости говорю, что сын мой подготовлен отлично- извольте посмотреть аттестат. Латынь знает превосходнейше, это не как отец говорю...

Внутри у Василия все сжалось от напряжения.

— А греческий? Греческий язык он знает? — мягко спросил инспектор.

— Греческого у них еще не было...

— Ну что ж тут поделаешь... Да вы не отчаивайтесь, батюшка... Впрочем...

Из глаз Василия потекли жаркие слезы. Утер поспешно.

— Аттестат действительно отличный,— размышлял вслух отец Мелхиседек.— Я отцу ректору доложу, а там уж уповайте на Гос­пода.

И вот они ждали. Отец ректор обедал.

   Лаврские куранты на колокольне отбивали час за часом. На­ступил вечер. Немолодой послушник внес в приемную свечу в фонаре с толстыми стеклами. Наконец распахнулись двери покоев архимандрита, откуда степенно вышли несколько иеромонахов и двое статских. Договаривая что-то свое, они прошли мимо Дроздовых, не заметив ни скромного батюшку в небогатой рясе, ни небольшого росточка худенького юношу. Подождали еще не­много. Наконец из приотворенной двери донеслось:

— Зови коломенских...